Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Лунное молоко — белая гомогенная желеобразная масса (суспензия), скапливающаяся в виде налётов, плёнок или потёков на стенах и полу пещер. Одной из характерных особенностей данной массы является способность быстро разжижаться, например, если помять её кусочек (явление тиксотропии).
Первые упоминания о лунном молоке датируются 1546 годом[1]. Позднее, в 1555 году, появляются первые гипотезы о его происхождении — швейцарский учёный-энциклопедист Конрад Геснер предположил, что оно является разновидностью мицелия грибов, которые произрастают только на поверхности известняковых пород[2]. Им же впервые и было предложено ныне устоявшееся название — «лунное молоко»[2].
Обычно лунное молоко может быть обнаружено на известняках и содержит в своём составе карбонатные минералы[3][4][5][6].
Также имеются описанные случаи, когда в состав лунного молока входил гипс[7] или аллофан[8][9].
Согласно данным электронной микроскопии, как правило, лунное молоко образовано мелкими, примерно одинакового размера кристаллами округлой, пластинчатой или нитчатой формы. Ряд авторов утверждают, что выраженная микроструктура ими не обнаружена.
К настоящему времени существует четыре основные версии происхождения лунного молока[10].
Единой классификации лунного молока не существует[15]. Классификация по принятым в минералогии схемам всегда вызывала трудности. Распространены две точки зрения. Согласно первой под лунным молоком понимают только его карбонатную разновидность, образованную мелкими кристаллами кальцита или других карбонатов и классифицируемую так же, как и другие карбонатные минералы[15]. Согласно второй, под названием лунного молока рассматриваются самые различные объекты, которые обладают не только разным составом, но и различным происхождением[15].
Неоднократные упоминания о использовании лунного молока в медицинских целях встречаются в древних трактатах XVI века. Согласно им лунное молоко применялось с целью заживления переломов, кожных язв, а также принималось перорально при диарее и дизентерии[16]. В ветеринарии его давали коровам для повышения лактации[16].
wiki-org.ru
Лунное молоко — белая гомогенная желеобразная масса (суспензия), скапливающаяся в виде налётов, плёнок или потёков на стенах и полу пещер. Одной из характерных особенностей данной массы является способность быстро разжижаться, например, если помять её кусочек (явление тиксотропии).
Первые упоминания о лунном молоке датируются 1546 годом[1]. Позднее, в 1555 году, появляются первые гипотезы о его происхождении — швейцарский учёный-энциклопедист Конрад Геснер предположил, что оно является разновидностью мицелия грибов, которые произрастают только на поверхности известняковых пород[2]. Им же впервые и было предложено ныне устоявшееся название — «лунное молоко»[2].
Обычно лунное молоко может быть обнаружено на известняках и содержит в своём составе карбонатные минералы[3][4][5][6].
Также имеются описанные случаи, когда в состав лунного молока входил гипс[7] или аллофан[8][9].
Согласно данным электронной микроскопии, как правило, лунное молоко образовано мелкими, примерно одинакового размера кристаллами округлой, пластинчатой или нитчатой формы. Ряд авторов утверждают, что выраженная микроструктура ими не обнаружена.
К настоящему времени существует четыре основные версии происхождения лунного молока[10].
Единой классификации лунного молока не существует[15]. Классификация по принятым в минералогии схемам всегда вызывала трудности. Распространены две точки зрения. Согласно первой под лунным молоком понимают только его карбонатную разновидность, образованную мелкими кристаллами кальцита или других карбонатов и классифицируемую так же, как и другие карбонатные минералы[15]. Согласно второй, под названием лунного молока рассматриваются самые различные объекты, которые обладают не только разным составом, но и различным происхождением[15].
Неоднократные упоминания о использовании лунного молока в медицинских целях встречаются в древних трактатах XVI века. Согласно им лунное молоко применялось с целью заживления переломов, кожных язв, а также принималось перорально при диарее и дизентерии[16]. В ветеринарии его давали коровам для повышения лактации[16].
wp.wiki-wiki.ru
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Лунное молоко — белая гомогенная желеобразная масса (суспензия), скапливающаяся в виде налётов, плёнок или потёков на стенах и полу пещер. Одной из характерных особенностей данной массы является способность быстро разжижаться, например, если помять её кусочек (явление тиксотропии).
Первые упоминания о лунном молоке датируются 1546 годом[1]. Позднее, в 1555 году, появляются первые гипотезы о его происхождении — швейцарский учёный-энциклопедист Конрад Геснер предположил, что оно является разновидностью мицелия грибов, которые произрастают только на поверхности известняковых пород[2]. Им же впервые и было предложено ныне устоявшееся название — «лунное молоко»[2].
Обычно лунное молоко может быть обнаружено на известняках и содержит в своём составе карбонатные минералы[3][4][5][6].
Также имеются описанные случаи, когда в состав лунного молока входил гипс[7] или аллофан[8][9].
Согласно данным электронной микроскопии, как правило, лунное молоко образовано мелкими, примерно одинакового размера кристаллами округлой, пластинчатой или нитчатой формы. Ряд авторов утверждают, что выраженная микроструктура ими не обнаружена.
К настоящему времени существует четыре основные версии происхождения лунного молока[10].
Единой классификации лунного молока не существует[15]. Классификация по принятым в минералогии схемам всегда вызывала трудности. Распространены две точки зрения. Согласно первой под лунным молоком понимают только его карбонатную разновидность, образованную мелкими кристаллами кальцита или других карбонатов и классифицируемую так же, как и другие карбонатные минералы[15]. Согласно второй, под названием лунного молока рассматриваются самые различные объекты, которые обладают не только разным составом, но и различным происхождением[15].
Неоднократные упоминания о использовании лунного молока в медицинских целях встречаются в древних трактатах XVI века. Согласно им лунное молоко применялось с целью заживления переломов, кожных язв, а также принималось перорально при диарее и дизентерии[16]. В ветеринарии его давали коровам для повышения лактации[16].
У меня от возмущения бешено стучало сердце. Стараясь не поддаваться нахлынувшей безысходности, я продолжала спрашивать Севера, будто всё ещё не сдавалась, будто всё ещё оставались силы смотреть эту боль и дикость произошедшего когда-то зверства... – Кто была Эсклармонд? Знаешь ли ты что-то о ней, Север?– Она была третьей, и самой младшей, дочерью последних сеньоров Монтсегюра, Раймонда и Корбы де Перейлей, – печально ответил Север. – Ты видела их у изголовья Эсклармонд в твоём видении. Сама же Эсклармонд была весёлой, ласковой и всеми любимой девочкой. Она была взрывной и подвижной, как фонтан. И очень доброй. Её имя в переводе означало – Свет Мира. Но знакомые ласково называли её «вспышкой», думаю, за её бурлящий и сверкающий характер. Только не путай её с другой Эсклармондой – была ещё у Катар Великая Эсклармонд, Дама де Фуа. Великой её прозвали сами люди, за стойкость и непоколебимую веру, за любовь и помощь другим, за защиту и Веру Катар. Но это уже другая, хотя очень красивая, но (опять же!) очень печальная история. Эсклармонд же, которую ты «смотрела», в очень юном возрасте стала женой Светозара. И теперь рожала его дитя, которое отец, по договору с ней и со всеми Совершенными, должен был в ту же ночь как-нибудь унести из крепости, чтобы сберечь. Что означало – она увидит своего ребёнка всего на несколько коротких минут, пока его отец будет готовиться к побегу... Но, как ты уже успела увидеть – ребёнок всё не рождался. Эсклармонд теряла силы, и от этого всё больше и больше паниковала. Целых две недели, которых, по общим подсчётам, должно было наверняка хватить для рождения сына, подошли к концу, а ребёнок почему-то никак не желал появляться на свет... Находясь в совершенном исступлении, измождённая попытками, Эсклармонд уже почти не верила, что ей всё же удастся сохранить своё бедное дитя от страшной гибели в пламени костра. За что же ему, нерождённому малютке, было испытывать такое?!. Светозар, как мог, пытался её успокоить, но она уже ничего не слушала, полностью погрузившись в отчаяние и безнадёжность. Настроившись, я снова увидела ту же комнату. Вокруг кровати Эсклармонд собралось около десяти человек. Они стояли по кругу, все одинаково одеты в тёмное, а от их протянутых рук прямо в роженицу мягко втекало золотое сияние. Поток становился всё гуще, будто окружавшие её люди вливали в неё всю свою оставшуюся Жизненную мощь... – Это Катары, правда ведь? – тихо спросила я. – Да, Изидора, это Совершенные. Они помогали ей выстоять, помогали её малышу родиться на свет. Вдруг Эсклармонд дико закричала... и в тот же миг, в унисон, послышался истошный крик младенца! На окружавших её измождённых лицах появилась светлая радость. Люди смеялись и плакали, словно им вдруг явилось долгожданное чудо! Хотя, наверное, так оно и было?.. Ведь на свет родился потомок Магдалины, их любимой и почитаемой путеводной Звезды!.. Светлый потомок Радомира! Казалось, наполнявшие залу люди начисто забыли, что на восходе солнца все они пойдут на костёр. Их радость была искренней и гордой, как поток свежего воздуха на просторах выжжённой кострами Окситании! По очереди приветствуя новорождённого, они, счастливо улыбаясь, уходили из залы, пока вокруг не остались только родители Эсклармонд и её муж, самый любимый ею на свете человек. Счастливыми, сверкающими глазами юная мать смотрела на мальчика, не в состоянии произнести ни слова. Она прекрасно понимала, что эти мгновения будут очень короткими, так как, желая уберечь новорождённого сына, его отец должен будет тут же его забрать, чтобы попытаться ещё до утра убежать из крепости. До того, как его несчастная мать взойдёт на костёр вместе с остальными.... – Благодарю тебя!.. Благодарю тебя за сына! – не скрывая катившихся по уставшему лицу слёз, шептал Светозар. – Радость моя ясноглазая... пойдём со мной! Мы все поможем тебе! Я не могу тебя терять! Он ведь не знает ещё тебя!.. Твой сын не знает, как добра и прекрасна его мать! Пойдём со мной, Эсклармонд!.. Он умолял её, заранее зная, каков будет ответ. Он просто не мог оставить её на гибель. Ведь всё было рассчитано так великолепно!.. Монсегюр сдался, но попросил две недели, якобы для подготовки к смерти. По-настоящему же они ждали появления потомка Магдалины и Радомира. И рассчитали, что после его появления у Эсклармонд останется достаточно времени, чтобы окрепнуть. Но, видимо, правильно говорят: «мы предполагаем, а судьба располагает»... Вот она и распорядилась жестоко... разрешив новорождённому лишь в последнюю ночь появиться на свет. У Эсклармонд не оставалось сил, чтобы пойти вместе с ними. И теперь она собиралась закончить свою короткую, совсем ещё не житую жизнь на страшном костре «еретиков»...
o-ili-v.ru
Лунное молоко — белая гомогенная желеобразная масса (суспензия), скапливающаяся в виде налётов, плёнок или потёков на стенах и полу пещер. Одной из характерных особенностей данной массы является способность быстро разжижаться, например, если помять её кусочек (явление тиксотропии).
Первые упоминания о лунном молоке датируются 1546 годом[1]. Позднее, в 1555 году, появляются первые гипотезы о его происхождении — швейцарский учёный-энциклопедист Конрад Геснер предположил, что оно является разновидностью мицелия грибов, которые произрастают только на поверхности известняковых пород[2]. Им же впервые и было предложено ныне устоявшееся название — «лунное молоко»[2].
Обычно лунное молоко может быть обнаружено на известняках и содержит в своём составе карбонатные минералы[3][4][5][6].
Также имеются описанные случаи, когда в состав лунного молока входил гипс[7] или аллофан[8][9].
Согласно данным электронной микроскопии, как правило, лунное молоко образовано мелкими, примерно одинакового размера кристаллами округлой, пластинчатой или нитчатой формы. Ряд авторов утверждают, что выраженная микроструктура ими не обнаружена.
К настоящему времени существует четыре основные версии происхождения лунного молока[10].
Единой классификации лунного молока не существует[15]. Классификация по принятым в минералогии схемам всегда вызывала трудности. Распространены две точки зрения. Согласно первой под лунным молоком понимают только его карбонатную разновидность, образованную мелкими кристаллами кальцита или других карбонатов и классифицируемую так же, как и другие карбонатные минералы[15]. Согласно второй, под названием лунного молока рассматриваются самые различные объекты, которые обладают не только разным составом, но и различным происхождением[15].
Неоднократные упоминания о использовании лунного молока в медицинских целях встречаются в древних трактатах XVI века. Согласно им лунное молоко применялось с целью заживления переломов, кожных язв, а также принималось перорально при диарее и дизентерии[16]. В ветеринарии его давали коровам для повышения лактации[16].
wikiredia.ru
Лунное молоко — белая гомогенная желеобразная масса (суспензия), скапливающаяся в виде налётов, плёнок или потёков на стенах и полу пещер. Одной из характерных особенностей данной массы является способность быстро разжижаться, например, если помять её кусочек (явление тиксотропии).
Первые упоминания о лунном молоке датируются 1546 годом[1]. Позднее, в 1555 году, появляются первые гипотезы о его происхождении — швейцарский учёный-энциклопедист Конрад Геснер предположил, что оно является разновидностью мицелия грибов, которые произрастают только на поверхности известняковых пород[2]. Им же впервые и было предложено ныне устоявшееся название — «лунное молоко»[2].
Обычно лунное молоко может быть обнаружено на известняках и содержит в своём составе карбонатные минералы[3][4][5][6].
Также имеются описанные случаи, когда в состав лунного молока входил гипс[7] или аллофан[8][9].
Согласно данным электронной микроскопии, как правило, лунное молоко образовано мелкими, примерно одинакового размера кристаллами округлой, пластинчатой или нитчатой формы. Ряд авторов утверждают, что выраженная микроструктура ими не обнаружена.
К настоящему времени существует четыре основные версии происхождения лунного молока[10].
Единой классификации лунного молока не существует[15]. Классификация по принятым в минералогии схемам всегда вызывала трудности. Распространены две точки зрения. Согласно первой под лунным молоком понимают только его карбонатную разновидность, образованную мелкими кристаллами кальцита или других карбонатов и классифицируемую так же, как и другие карбонатные минералы[15]. Согласно второй, под названием лунного молока рассматриваются самые различные объекты, которые обладают не только разным составом, но и различным происхождением[15].
Неоднократные упоминания о использовании лунного молока в медицинских целях встречаются в древних трактатах XVI века. Согласно им лунное молоко применялось с целью заживления переломов, кожных язв, а также принималось перорально при диарее и дизентерии[16]. В ветеринарии его давали коровам для повышения лактации[16].
ru.wikibedia.ru
Первые упоминания о лунном молоке датируются 1546 годом1 Позднее, в 1555 году, появляются первые гипотезы о его происхождении — швейцарский учёный-энциклопедист Конрад Геснер предположил, что оно является разновидностью мицелия грибов, которые произрастают только на поверхности известняковых пород2 Им же впервые и было предложено ныне устоявшееся название — «лунное молоко»2
Обычно лунное молоко может быть обнаружено на известняках и содержит в своём составе карбонатные минералы3456
Также имеются описанные случаи, когда в состав лунного молока входил гипс7 или аллофан89
Согласно данным электронной микроскопии, как правило, лунное молоко образовано мелкими, примерно одинакового размера кристаллами округлой, пластинчатой или нитчатой формы Ряд авторов утверждают, что выраженная микроструктура ими не обнаружена
К настоящему времени существует четыре основные версии происхождения лунного молока10
Единой классификации лунного молока не существует15 Классификация по принятым в минералогии схемам всегда вызывала трудности Распространены две точки зрения Согласно первой под лунным молоком понимают только его карбонатную разновидность, образованную мелкими кристаллами кальцита или других карбонатов и классифицируемую так же, как и другие карбонатные минералы15 Согласно второй, под названием лунного молока рассматриваются самые различные объекты, которые обладают не только разным составом, но и различным происхождением15
Неоднократные упоминания о использовании лунного молока в медицинских целях встречаются в древних трактатах XVI века Согласно им лунное молоко применялось с целью заживления переломов, кожных язв, а также принималось перорально при диарее и дизентерии16 В ветеринарии его давали коровам для повышения лактации16
Лунное молоко Информация Видео
Лунное молоко Просмотр темы.Лунное молоко что, Лунное молоко кто, Лунное молоко объяснение
There are excerpts from wikipedia on this article and video
www.turkaramamotoru.com
Елена Ивановна Фёдорова — поэт, писатель, член Союза писателей России, Союза писателей XXI века, Интернационального союза писателей, драматургов, журналистов и Международной гильдии писателей, Почетный работник Культуры города Лобня, автор около двухсот песен для детей и взрослых, автор тридцати шести книг на русском (девять из них для детей) и трёх на английском языке. Жанр произведений разнообразен: фэнтези, городской роман, романтика и приключения, мистика, романы в стихах, баллады, притчи, сказки, рассказы, новеллы, сценарии.
Финалист Литературных премий «Дама фантастики — 2017», «Писатель года — 2014», включена в список 100 лучших писателей. Номинирована на Национальные литературные Премии «Поэт и Писатель года», «Наследие», «Русь моя Родина», заняла первое место в конкурсе стихов им. Марины Цветаевой и второе место в конкурсе стихов о Великой Отечественной Войне.
Специальная премия V фестиваля русской словесности и культуры «Во славу Бориса и Глеба» и Интернационального Союза писателей «За крупный вклад в детскую литературу», диплом Международной литературной конференции по вопросам фантастики РосКон «За крупный вклад в детскую и фантастическую литературу», медали имени Мацуо Басё и Семёна Надсона, диплом Антуана Сент Экзюпери, сертификат участника Международной писательской конференции в Нью-Йорке. Стипендиат Губернатора Московской области в номинации «Выдающийся деятель искусств».
Проект песен для детей «Золотая страна» в соавторстве с композитором Вячеславом Гридуновым стал Лауреатом конкурса Губернатора Московской области «Наше Подмосковье» в номинации «Забота о детях».
Работала стюардессой международных линий Аэрофлота, тележурналистом ТРК «Лобня».
Авторский сайт: http://efedorova.ru
Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чём говорят: «смотри, вот это новое», но это было уже в веках бывших прежде нас. Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после.
Книга Екклесиаста 1:9—11
Альбертина
Его звали Марио. Импозантный итальянец средних лет. Знает о своей привлекательности и пользуется этим. Голос мягкий баритон. Глаза карие, умные, проницательные. Его улыбка заставляет её улыбнуться ему в ответ.
— Bongiorno, signorina! Come stai? (Здравствуйте, синьорина! Как поживаете?) — спрашивает Марио так, словно они знакомы сто лет.
— Cosi`-cosi` (так себе) — отвечает она ему, как старому знакомому.
— O-o, che peccato`! (какая жалость) — восклицает он и обрушивает на неё водопад эмоций, говорит без остановки, активно жестикулируя.
Она ничего не понимает. Догадывается, что Марио её успокаивает, объясняет, что жизнь прекрасна, и огорчаться из-за временных неурядиц не стоит. Ей льстит его внимание, но все же ей хочется понимать собеседника, а не только кивать в такт его музыкальным словам. В её глазах, по-видимому, появляется недоумение, которое останавливает словоохотливого итальянца.
— Scusami. Tu non parli Italiano? (Прости. Ты не говоришь по-итальянски?) — в голосе Марио слышится растерянность.
— Si, non parlo. (Да, я не говорю по-итальянски), — отвечает она смущенно.
— Bisogna parlare (надо говорить), — качает головой Марио. — Итальянский очень красивый язык. Не язык — музыка. Пой, и всё получится.
— Я постараюсь, — она улыбается.
Его настойчивость её забавляет. Она знает, что одного желания говорить на другом языке мало, хотя без него не обойтись. Желание побуждает к действию.
— Questo e` vero! (это — правда!) — восклицает Марио.
Он читает её мысли. Или не читает. Или он это говорит в продолжение своих мыслей, что петь легко. Легко — facile.
— Верно, верно, — смеется она. — Но давай, всё же, говорить на моем языке. На понятном мне языке.
— На понятном мне, — повторяет Марио. — Prego. Con allegria. (Пожалуйста. С радостью).
Он берет её под руку и ведёт за собой совсем не туда, куда она намеревалась идти. Она понимает это не сразу, а, поняв, смеётся. Не всё ли равно, куда идти. Она просто гуляет по узким венецианским улочкам. Она мечтала заблудиться здесь, утонуть в прошлом, стать частью этого города-государства и остаться в нём.
Колокольный звон разливается по земле светом заходящего солнца, превращается в чувства, переполняет душу и блестит слезами на её глазах. Их не видно. Они спрятаны за стеклами темных солнцезащитных очков. Спрятаны ото всех, кроме Марио.
— Я тоже плачу, когда слышу эту музыку. Всегда плачу, как и ты, — он останавливается, поворачивает её к себе, смотрит в глаза через очки. Через темные стекла видит её душу, её сердце, её желания и даже скрытые обиды.
— О, сколько в тебе всего! — восклицает он. — Сколько… Но я не знаю, как тебя зовут. Постой… Угадаю… Ты — Сирена… Магдалина… Анна… Мария… Ева… Ты — женщина, синьора, донна, мадонна… Сдаюсь. Как тебя зовут?
— Mi chiamo Albertina (меня зовут Альбертина), — говорит она с улыбкой.
— Альбертина, — повторяет он нараспев, прикрывает глаза. — Да. Это правильное имя. Твоё имя. В нём — целый мир, — открывает глаза. — Идём. Теперь я могу показать тебе нечто. Ты поймёшь… Ты не побоишься попробовать лунное молоко, нырнуть в темный омут неизвестности. Не говори ничего. Не задавай вопросов. Доверься мне. Дай руку. Холодная. Боишься?
— Нет… Хотя… нет, это не страх… волнение… Предчувствие чего-то… — говорит она.
— Предчувствие — правильное слово. Пред… у тебя хорошая интуиция, Альбертина. Я рад, что ты настоящая, живая. Ты чувствуешь, сопереживаешь, понимаешь… Мы не случайно встретились с тобой на перекрестке веков, в переулке объятий. Но все объятия мы оставим на потом… Идём…
Марио повёл её за собой по безлюдным узким улочкам, похожим на загадочный лабиринт. Альбертина подумала о том, что она никогда не сможет выбраться отсюда без посторонней помощи. Запомнить бесконечные повороты просто невозможно. Дома похожи друг на друга своей серо-чёрной обшарпанностью стен с редкими оконными проёмами, за которыми прячутся беззвучие и пустота. Входные двери такие низкие, словно здесь живут лилипуты.
— Идём быстрее, — просит Марио. — Нам нужно успеть до темноты.
Она не решается спросить, почему. Её взгляд привлекает вывеска: Calle del Perdone — улица извинений.
— Какое верное название, — думает Альбертина. — Улочка настолько узкая, что не задеть идущего навстречу просто невозможно. А значит, нужно извиниться.
Её размышления прерывает Марио.
— Мы пришли. Это здесь, — говорит он, приложив ладонь к стене прямо под вывеской Calle del Perdone, и происходит нечто фантастическое. Они переносятся в другую реальность, в другое время…
Глаза Альбертины не сразу привыкли к темноте, и тем удивительнее оказалось увиденное. Они с Марио попали в сталактитовую пещеру, в причудливо-бесформенное пространство земных недр. Но как эта пещера появилась посреди Венеции, посреди города, утопающего в море, сказать трудно.
— Возможно, разгадка кроется вне всяческих гипотез, вне разумных объяснений, — думает Альбертина.
— Всё происходящее с нами станет ещё одним феноменом, который невозможно объяснить, — говорит Марио, обняв Альбертину за плечи. Она поворачивает голову и не узнает его. Перед ней другой человек. Остался только голос и озорной блеск в глазах.
— Идём, — он улыбается и тянет её за руку. — Нерукотворный подземный храм готов открыть нам свои двери, поделиться с нами своими тайнами.
В глубине пещеры вспыхивает огонь. Негромко капает вода, отсчитывая вечность. Ничто, кроме этих звуков, не нарушает тишину.
— Мы — пленники, — думает Альбертина.
— Мы странники, — говорит Марио негромко.
— Странники, — соглашается она. — Быть странницей приятней. Главное, чтобы странствования наши не были бесцельными.
— Они — не бесцельны, — говорит Марио. — Там, в глубине пещеры, где теплится огонек, находится то, что нам нужно.
— А что нам нужно? — задает она вопрос.
— Тише. Здесь нельзя задавать вопросы. Нельзя, — Марио прикрывает ладонью её рот, шепчет. — Наблюдай. Наслаждайся. Молчи…
Пещера показалась Альбертине живым организмом, дышащим и светящимся. Это неяркое свечение было сродни мерцанию звёзд, сиянию глаз и лунному отсвету на стекле. Но здесь, в пещере, стёкол нет, а есть стены, отполированные водой до блеска, на них и появляется лунный отсвет. Не просто отсвет, молоко, лунное молоко. Альбертина удивляется странному сравнению, пришедшему ей на ум.
— Да-да-да — это лунное молоко, — шепчет ей на ухо Марио. — Смотри…
Свет стал ярче, словно кто-то поднес к стене факел. На одном из причудливых наростов Альбертина увидела белоснежный налет, похожий на украшение зимнего леса. Марио аккуратно соскреб эту снежную шапку, сделал шарик, подбросил вверх, поймал, протянул ей.
— Держит лунный снежок, синьорина. Он холодный, но не растает как снег в твоих теплых руках, — улыбнулся, сделал ещё один шарик, положил в карман. — Пора. Здесь нельзя долго находиться. Холодно, и… — подмигнул ей. — Не безопасно. Время, проведённое в пещере, пролетает слишком стремительно. Задумался, задержался, забылся, и пропал… сгинул во тьме. Ты ведь не хочешь сгинуть, Альбертина?
— Не хочу… я…
— Тише… Нам туда, где свет убывает. Он теряется, чтобы мы нашлись… — сказал Марио.
Темнота наступила так внезапно, что Альбертина не успела испугаться. Сильная рука Марио сжала её руку.
— Через три шага выход, — сказал он. — Раз, два…
И вот они уже на морском берегу, откуда открывается вид на Венецию, стоящую по колено в воде. Дома приподнимают свои кружевные подолы, чтобы не замочить их. Лучи уходящего солнца добавляют очарования и таинственности.
— Люблю смотреть на Венецию отсюда, — признался Марио. — Люблю её такой полураздетой, непознанной, развратной, игривой, строгой, чужой… Никогда никому не покорить её сердце, не познать её душу, не понять всего, связанного с нею. Она будет манить и завораживать своей доступной недоступностью, своей игрой света и тени, воздуха и воды, радости и слёз, памяти и забвения… Ночь придаст ей новый облик. Ночь заставит нас увидеть всё по-иному. И даже Луна станет другой. Как ты думаешь, какой?
— Белой с отсветом неона, — ответила Альбертина не задумываясь.
— Нет, — Марио усмехнулся. — Луна будет кроваво-красной. Она раздвинет тёмно облака, прольётся на землю и превратится в лунное молоко. Ты его не потеряла?
— Нет, — Альбертина показала ему свой снежок, который стал тверже и прохладнее.
— Исцеляющий лунный свет, — Марио обнял её за плечи, продолжил таинственным тоном:
— Ночь спускается к нам… Ночь выпускает на волю призраков… Их здесь много… Они живут своей забытой всеми жизнью. Они пробегают вдоль знакомых домов, скользят в гондолах по каналам, поют, смеются, ссорятся, любят, дышат и заполняют пространство своими эмоциями, своими чувствами и мыслями… Мысли человеческие материальны, как и лунное молоко, которое мы держим в руках… Страшно?
— Немного, — призналась Альбертина, поёжившись. — Наверно, нам нужно пойти туда, где горит свет, где…
— Невозможно будет узнать то, что связано с прошлым, — проговорил Марио, глядя мимо неё куда-то в неизвестность, видимую только ему.
Альбертина насторожилась. Запоздало подумала о том, что зашла с посторонним человеком слишком далеко, что выбраться из этой части Венеции самостоятельно у неё не получится. Лабиринт венецианских улочек, перетекающих в каналы и упирающихся в безглазые стены домов, ей не одолеть. Тусклый свет Луны не поможет ей отыскать дорогу к отелю, в котором она остановилась, а лишь запутает всё ещё сильнее. Альбертина это знает. Она много раз терялась в своём родном городе, поддавшись магии лунного света. Что уж говорить о ночи в Венеции, городе тайн и загадок.
— Останемся здесь. Будем блуждать до рассвета в лунных одеждах, почувствуем себя настоящими венецианцами, жителями прошлого или даже поза-позапрошлого века, — голос Марио взлетел вверх и разлился колокольным звоном.
— Звонят колокола. Спокойной ночи, — услышала Альбертина негромкую песню. Кто её пел, было непонятно. Музыка словно рождалась из колокольного звона, сливалась с ним, будоражила воображение:
День умирает, прячется во тьме,
Чтобы забыть про всё, что было,
Чтобы в копилку положить
Свои печали, радости, победы…
Уеду, улечу, уйду…
Останусь… Стану ветром…
Нет…
Оставленной гондолой на причале.
Пускай качается, как люлька,
Как колыбель, в которой время спит
И видит сны о вечном.
В этих снах реально всё…
Всё нереально, но весьма правдиво…
Игра воображенья, тень и свет…
Банальность и величие… стихи и проза,
Проза жизни, переходящей в смерть…
О смерти говорю с улыбкой…
Я не боюсь её. Я с ней дружу…
Она дала мне пропуск в этот мир,
Где даже невозможное возможно…
Не верьте, Альбертина, мне…
Жить после смерти сложно…
Скажу иначе:
После смерти жить нельзя среди живых…
А есть ли жизнь средь мертвых? вы спросите.
Отвечу: Да… Да, есть…
Но, разве это жизнь?
Конечно, нет…
Блуждать во тьме по тем же тропам грустно…
И мыслимо немыслимые встречи, как карусель,
Калейдоскоп банальных повторений
Пугающих, ненужных, но…
Не избежать нам вечных превращений
Пока на землю не прольётся лунный свет
И лунным молоком не смочит губы дева,
Молящая любви…
Голос Марио слился с колокольным звоном, зазвучал громко, настойчиво, как продолжение песни:
— Своих желаний не стесняйтесь, Альбертина…
Я до рассвета никуда не сгину,
Не пропаду, не убегу, не улечу…
Вас принуждать не стану, не хочу
Привычный ритм я нарушать пока…
Канал глубок, на небе облака…
Луна — огромным новогодним шаром…
Я шут, бродяга, пилигрим…
Я ваших глаз не вижу,
Но укор я в них уже читаю…
Умолкаю…
Вас больше, Альбертина, не пугаю
Своими мыслями, звучащими из тьмы…
Мы не знакомы… мы пока — не мы…
А вы и я… раздробленность пространства…
Разбитость на малюсенькие стекла,
На отражения в мозаичном окне,
На блики солнца, что сиять во тьме не могут…
Им попросту нельзя сюда являться до времени…
Звон колокольный стих уже…
А звон разбитого стела — знаменье вам,
Живущим здесь сейчас,
От нас, ушедших в вечность…
До встречи на мосту… На Понте де Риальто,
На улицах объятий, вздохов, взглядов…
В глаза мои смотреть пока не надо…
Ещё не время для признаний… не…
Разбитое стекло звенит во мне…
Словно подтверждая его слова, у ног Альбертины разбилось стекло. Она вскрикнула от неожиданности, прижалась к Марио:
— Уйдёмте, уйдёмте скорее отсюда, умоляю вас.
— Сначала — поцелуй, — он улыбнулся.
— Ах, вы, мерзавец! Вы… — она оттолкнула его, задохнулась от злости. — Зачем вы меня сюда заманили? Вы — развратник. Вы…
— Полегче в выражениях, детка, — сказал Марио раздраженно. — Согласившись пойти со мной, ты должна была понимать, что за прогулкой может последовать всё, что угодно. А я прошу не тело, и не душу, а только губы… Холодный, искривлённый злобой рот, — усмехнулся. — Люблю срывать такие поцелуи. Целуя не целую, приручаю, как приручают диких кобылиц… Не дуйся. Ты — не кобылица, а милая, наивная девица, синьора, синьорина…
— Аль-бер-ти-на, — пропели из тьмы несколько голосов.
— Я знаю. Мне подсказывать не нужно, — сказал Марио резко.
У ног Альбертины разбилось ещё несколько стёкол.
— Целуйте же скорей! — воскликнула она.
— Не буду. Я расхотел вас целовать, моё дитя. Идёмте, — Марио взял её за руку, повел за собой. — О том, что с нами было, никому ни слова. Ясно?
— Яснее быть не может, — сказала она, подумав о том, что историю любви венецианского призрака и живой девушки можно назвать балладой или сказкой. Никто не поверит в реальность произошедшего с ней сегодня. Да и зачем рассказывать кому-то о странных голосах, звучавших из тьмы, о разбитых стёклах, о лунном молоке, об импозантном венецианце по имени Марио, который раскрыл ей свои мысли, чувства и даже желания. Он жаждет любви, которая поможет ему вернуться из небытия в свет…
— Вы запутались, голубка, — сказал Марио, остановившись. — Не он просил вас о любви, а вы… вы, Альбертина, умолять должны меня о снисхождении…
— Так вас или его? — с сарказмом спросила она.
— Нас обоих, — ответил Марио без улыбки. — Нас… Мы пришли. Вот ваш отель.
— Откуда вы узнали, что я остановилась в Корте дель Азур? — спросила она растерянно.
— Венеция полна загадок, — ответил он, рассмеявшись.
Вам разгадать загадки невозможно,
А нам, ушедшим в вечность,
Они ясны, понятны, объяснимы.
Вода к каналах протекает мимо
Мостов, домой, причалов…
Здесь люди ждут, прощаются, встречаются…
Здесь наши души в звёзды превращаются…
В осколки, разбитого стекла,
Здесь говорят нам правду зеркала…
Итак…
Вы — Ангел, Альбертина.
Вам на причале Сант Анджело нужно было
На землю с корабля сойти…
Вы это сделали…
Желаю доброй ночи…
Вас дух Венеции не держит больше…
Марио исчез, растворился в темноте, словно его и не было.
Дверь отеля была заперта, Альбертина позвонила. Портье открыл, протянул ей ключи от комнаты со словами:
— Вы — единственная синьорина, которая отважилась загуляться в Венеции до полуночи. Обычно, наши гости стараются улечься спать пораньше. Люди верят в сказки и легенды, боятся духов.
— А духи есть? — спросила она с интересом.
— Конечно, — он улыбнулся. — Для тех, кто в них верит, они реальны. Для тех, кто ничего не боится, они плод чьей-то фантазии. Вы в каком ряду? О, простите, задал глупый вопрос. Вы же бесстрашная синьорина. Вы в духов не верите и правильно делаете.
— Я в них верю, — сказала она без улыбки.
— О, что я слышу? — неподдельное удивление преобразило портье. Из недовольного ворчливого старика он превратился в моложавого человека с сияющими глазами.
Скажи она сейчас: «Пойдемте гулять по городу», он бросит всё, помчится за нею следом, споёт серенаду, подарит розу с шипами, чтобы она уколола пальчик, а он будет его целовать страстно, нежно, неистово…
— Я верю в духов, — повторила Альбертина с улыбкой. — Доброй ночи.
— Подождите, — портье преградил ей путь. — Хочу сказать, что ваше бесстрашие мне нравится. Но, все же, будьте осторожней. Духи не любят, когда их тревожат… Не вторгайтесь в их тайны, в их чувства, в их эмоциональное пространство, синьорина.
— Звучит пугающе. Но, как я узнаю, где это пространство, в которое мне вторгаться не стоит? — спросила она, побледнев.
— Вы его почувствуете, — проговорил он, понизив голос. — Это, как электрический разряд, как искра от прикосновения к наэлектризованному предмету.
— Что делать, если эта искра возникнет? — поинтересовалась Альбертина.
— Замереть… ждать… слушать… — портье поклонился. — Доброй ночи, синьорина.
— Buоna notte, — сказала Альбертина и пошла к себе.
Она распахнула окно и долго смотрела на Луну, прячущуюся в облаках. Ей не хотелось спать, хотелось надышаться воздухом Венеции, чтобы потом вспоминать каждую мелочь, каждый звук, услышанный здесь. Завтра она покинет этот город. Завтра эта реальность превратится в нереальность, в сон и постепенно сотрется из памяти всё, что сейчас в ней так ярко…
Звон разбитого стекла напугал Альбертину. Она захлопнула окно, посмотрела на часы. Без четверти три. Скоро рассвет. Нужно немного поспать. Завтра долгая дорога. Альбертина разделась. Платье заискрило.
— Ну зачем он мне сказал про наэлектризованность? — простонала она. И тут же выпалила. — Одежда искрит не потому, что мы вторглись в чужое пространство, а потому что она сделана из синтетических волокон. Всему есть разумные объяснения. Всему… — и чуть мягче. — Я ничего не боюсь… Я вас люблю… Я желаю вам доброй ночи… Buоna notte…
Альбертина улеглась в постель и моментально уснула. А проснулась от резкого толчка, словно кто-то её разбудил. Кто? Венеция. Она захотела открыть Альбертине одну из своих многочисленных тайн, поведать историю любви, веры и прощания… Поняв это, Альбертина превратилась в зрение и слух, стала частью эмоционального пространства духов. С легкостью вошла в него, испытав при этом чувство полёта.
— Невесомость — вот чего нам всем так не хватает, — подумала Альбертина. — Мы держимся за условности. Они нас заземляют, сковывают цепями суеты и лживых обещаний. Не вырваться из этого замкнутого круга… Душа окаменеет в ожидании чуда. Не ждать его, а сделать шаг ему навстречу — вот мудрое решение. И тогда невесомость станет освобождением от оков…
Дуновение ветра, плеск воды и рассветное солнце, разорвавшее завесу тьмы, обрадовали Альбертину. Она зажмурилась.
— Скорее, скорее, скорее, — приказал вихрастый паренек, схватив её за руку. — Что ты остановилась, неуклюжая курица? Из-за тебя мы пропустим самое главное.
Альбертина не рассердилась на него. В подсознании возникло понимание того, что всё происходящее с ней сейчас — это страницы прошлого. Их общего прошлого, в котором они с мальчиком были счастливы. Тогда они были детьми… А потом? Потом — пустота, в которую они сейчас бегут. Там есть заветная дверь, за которой незнание станет знанием, заполнятся недостающие квадратики жизненного пространства. Она искренне верит, что встреча с прошлым поможет ей, подскажет нечто важное… Нужно довериться этому мальчику, ругающему её за нерасторопность.
— Скорее, скорее, скорее…
Он не бежит, летит над землей. Она старается ему подражать, путается в подоле своего длинного платья, подхватывает его, кричит:
— Ма-ри-о-о-о… смотри, я тоже умею летать!
Он смеется звонко, беззаботно. Его смех ударяется мячиком в стены домов, ныряет в канал и исчезает в мутной воде.
— Ты — не курица, не курица, — кричит Марио. — Ты — цапля, длинноногая цапля…
— А ты… ты… балбес… — она останавливается, опускает подол, прячет свои худые ноги и уже не летит, а идет следом за Марио.
Ещё пара зигзагов и они у цели. Ей не хочется спешить. Хочется продлить миг до встречи с чудом, продлить свою детскую угловатость с припухлостью губ, которые он обещал поцеловать. Пусть подождет немного. Пусть…
Марио скрывается за поворотом. Она медлит, но любопытство толкает её вперёд. Она делает шаг и замирает.
Марио стоит па коленях на краю земли и целует солнце.
— Как, как он это делает? — недоумевает Альбертина.
Неведомая сила толкает её к Марио. Она опускается рядом с ним на колени и так же, как он, прижимается губами к ало-розовому полукругу, рождающемуся из воды. Огненная вспышка заставляет её зажмуриться. В этот момент Марио поворачивает её голову к себе и целует в губы. Земля уходит из-под ног. Альбертина становится легкой, как перышко…
— Так вот откуда это чувство невесомости! — восклицает она. — Почему же оно утрачено, забыто? Почему никогда не возвращалось ко мне прежде? Или этого прежде вовсе не было, а всё начинается именно сейчас, с этой минуты, с этого восхода, с солнечного венецианского поцелуя, с их с Марио взросления и желания утонуть в бесконечности…
Ах, не прекращаться бы этому чуду. Длиться бы и длиться этому мигу, соединяющему души с вечностью, с Творцом… Всё, что будет потом — условности, растерянное незнание, изгнание из Рая в мир греха… И наказанье чёрной меткой, отметиной на доме, на судьбе, на имени забытом… Ма-ри-о…
— Пора. Идём скорее. Нас торопит время, — он поднялся с колен, помог ей встать. Она хотела что-то сказать. Он обнял её, приказал:
— Молчи… Всё сказано уже…
— А может быть, ещё не всё… — подумала она.
И новая вспышка солнца, ярчайшая до искорок в глазах, до слепоты, до умопомрачения, до… лишила её равновесия.
Музыка колоколов заставила их разжать объятия.
— Скорей, пока нас не хватились! — воскликнул Марио. — Завтра будет новый день… До завтра.
— До завтра… — проговорила она.
Возникший из небытия Марио создал для Альбертины иную реальность, о существовании которой она не подозревала. Но про эту реальность знала её бессмертная душа, вернувшаяся на землю за воспоминаниями, чувствами, искуплением грехов и прощением…
Марио
Она была дочерью художника Якобело Альберено, позировала ему для картины «Явление Вероники». Это не сделало семилетнюю девочку высокомерной. Наоборот, понимая всю обрушившуюся на неё ответственность, Альбертина стала ещё серьёзней, замкнулась, погрузилась в изучение священных манускриптов, которых в доме художника было предостаточно.
Якобело писал историю Венеции в картинах. А воспитанием дочери занималась мать. Донна Коронела старалась изо всех сил вложить в Альбертину все мыслимые и немыслимые знания. Даже теософия значилась в списке необходимых наук. У девочки не было времени на безделье, на детские игры и наивные желания.
Альбертину воспитывали в строгости без излишних сантиментов. Ей в голову не приходило попросить или потребовать что-то у родителей. Между матерью и дочерью никогда не было доверительных отношений. Альбертина знала, что говорить маме о своей дружбе с сыном плотника не нужно. А подружились они, когда мальчик принес в дом художника Альберено мольберт после реставрации. В тот день вся прислуга упаковывала картины, которые отобрали для выставки. Дом казался пустым и безлюдным. Мальчик стоял посреди внутреннего дворика и разглядывал орнамент на стенах. Увидев его, Альбертина спустилась вниз.
— Ну и долго же вы спите, — сказал мальчик раздраженно. — Передай хозяину вот это, — протянул Альбертине мольберт. — Скажи, что плотник сдержал своё слово. Работа выполнена в срок. Ничего не перепутаешь?
— Постараюсь, — она потупила взор.
— Ты красивая, — сказал мальчик, улыбнулся. — Будем знакомы. Я — Марио.
— Альбертина, — она улыбнулась в ответ.
— Хочешь со мной погулять? — спросил Марио, глядя ей в глаза.
— Хочу, но не сегодня, — щёки вспыхнули. Она редко выходила за пределы дома, но всегда мечтала узнать город таким, каким его знают простые венецианцы. Их Альбертина называла венценосцами. Она считала, что все они должны носить венки-венцы, отличающие их от вельмож. У мальчика венца не было, значит, он принадлежит к знатному роду, как и она. А раз так, с ним можно идти на поиски венценосцев, живущих в прекрасном городе Венеция.
— Я сегодня тоже не могу, — сказал Марио деловито. — Давай завтра, на рассвете. Не проспишь?
— Нет. Я рано встаю, — соврала она.
— Отлично. Я приду сюда на рассвете. Arrivеderci (пока)
— Arrivеderci, — сказала она ему в спину.
Марио ушёл, а она осталась во дворе, стояла придерживая мольберт до тех пор, пока кто-то из слуг не пришёл ей на помощь. Мольберт отнесли в мастерскую. Якобело похвалил плотника за расторопность. Поставил на мольберт картон и быстрыми мазками написал портрет Альбертины.
— Ты сегодня несказанно хороша, мой ангел, — сказал он, поцеловав девочку в лоб. — Я не заметил, как ты повзрослела. Прости, что редко бываю с тобой. Ты знаешь, что у меня много работы. Но она никогда не вытеснит тебя из моего сердца, Альбертина. Помни об этом. Я люблю тебя, милая. Ты — моё сокровище.
— Я знаю, знаю, папа, — она прижалась к нему. — Я тоже люблю тебя.
— Если тебе что-нибудь потребуется, не стесняйся, проси. Я готов сделать всё, что ты прикажешь, мой ангел. Ты — единственная моя дочь, Альбертина, единственная наследница. Всё, что у меня есть, достанется тебе, — он поцеловал её в лоб и ушел.
А она долго смотрела на портрет, внимательно изучала себя. Отец разглядел в её лице нечто такое, чего она сама в себе не видела. Или это нечто появилось сегодня после встречи с Марио? Необычность насторожила Альбертину. Чем больше она смотрела на портрет, тем сильнее нарастало волнение. Сердце уже готово было вырваться наружу, но этого не произошло. Рассерженный голос матери предотвратил неизбежное.
— Альбертина, вот ты где?! — увидев портрет, синьора Коронела смягчилась. — О, твой отец успел создать новый шедевр. Поражаюсь его мастерству: два-три мазка и портрет готов. А другие художники годами работают над своими картинами. Годами… Хвала небесам за талант, данный моему супругу. Идём же, дорогая, тебя давно ждёт учитель словесности…
Ещё один день ушёл в небытие. На город опустилась ночь фантастическая, тёплая, звёздная. Круглая луна смотрела в окно Альбертины и улыбалась. Она знала тайну, которую девочка скрывала ото всех. Эта ночь — последняя ночь её детства, поэтому так стучит сердечко. Альбертина ждёт рассвета, ждёт встречи с мальчиком, живущим непонятной для неё, непознанной жизнью. Ей нестерпимо хочется узнать, какая она, эта потусторонняя жизнь? Здесь, внутри большого дома, за пределы которого Альбертине выходить не позволено, всё предельно ясно, привычно, объяснимо. А там, по ту сторону высоких стен, творится нечто неподвластное её уму. Там может быть и хорошо и плохо, радостно и грустно, понятно или запутанно, непредсказуемо. Поэтому её желание вырваться за пределы привычного, объяснимо. Неизвестное манит нас к себе, открывает нам непознанные миры, раздвигает горизонты…
Едва забрезжил рассвет, Альбертина выскользнула из дома. Мальчик уже дожидался её.
— Привет, засоня, — сказал он миролюбиво, схватил её за руку. — Бежим. Не будем тратить время на болтовню. У нас его не так уж много. Пока город спит, мы можем делать всё, что захотим. А потом… не люблю это слово… Не хочу говорить о будущем… Пусть будет настоящее… сейчас, сию минуту мы живем, дышим, говорим… мы счастливы сейчас, и это — главное.
— Да… Но, мог бы ты идти помедленней…
— Зачем? Ты что, неженка? — Марио с недоумением посмотрел на Альбертину, ускорил шаг. — Чтобы везде успевать, нужно быть расторопной. Хозяева не любят ленивых слуг.
— Да, — сказала Альбертина, не решившись признаться Марио в том, что она — не служанка, а — дочь художника Альберено. Подумала:
— Сейчас не имеет значения, кто слуга, кто господин. Сейчас они с Марио равны, а потом для них не существует. Он сам так сказал. Вот и пусть для них всегда будет прекрасное сейчас, радость, счастье, очарование.
О разочарованиях Альбертина ничего пока ещё не знала. Она была ограждена от взрослой суровой правды жизни. И тем ужаснее стало для неё погружение в эту реальность потом.
— Смотри, Берта, это — Гранд Канал, — Марио остановился на краю земли. — Ты была здесь? Не-е-ет?! Глупышка. Это самое прекрасное место в Венеции. Я здесь часто бываю. Особенно я люблю, когда над водой поднимается молочный туман. Он укрывает своей пеленой противоположный берег, и ты попадаешь в новую реальность. Ты можешь придумывать всё, что угодно. Можешь представить ужасающие картины всемирного потопа, извержение Везувия, Аид, а можешь вообразить, что напротив находится Райский сад. Что скажешь, Берта?
— Я — Альбертина, — проговорила она с обидой.
— Я знаю, — он взял её за руку. — Но, понимаешь ли, Берта короче. Альбертина — скучно, длинно. К тому же, так тебя называют все вокруг. А я не желаю быть, как все. Ясно? И ты можешь придумать мне новое имя. Это будет наш секрет. Ну, что молчишь, Берта?
— Думаю над твоим именем, Рио, — она улыбнулась.
— Отлично! Рио и Берта. Мне нравится, — он опустился на колени, зачерпнул ладошкой воду, плеснул Альбертине в лицо. — С крещением тебя, девочка, — умылся остатками воды, встал. — Идём. Рассвет так стремительно проносится над миром, что порой мне хочется выпороть его как следует, чтобы он больше никогда не торопился, — рассмеялся. — Ты смотришь на меня так строго, Берта, что невозможно удержаться от смеха. Да, я — фантазёр. Я вечно что-нибудь придумываю. Отец говорит, что из меня может получиться хороший сказочник. Но лучше будет, если я стану хорошим плотником. Это прибыльная работа. А вот за сказки много не заплатят. Болтунов в Венеции хватает. Люди плетут языками всегда и везде, — хмыкнул. — А я не желаю быть таким, как все, поэтому я помогаю отцу, но и от сказок не отказываюсь. Я знаю их столько, что хватит на целую жизнь, — подмигнул ей. — На нашу с тобой жизнь, Берта. Тебе сколько лет?
— Десять.
— А мне двенадцать. Я старше, а значит, ты должна меня слушаться… Мы пришли. Твой дом. До завтра… — сказал и исчез.
Альбертина вошла во внутренний дворик, попала в привычную обстановку и поняла, что выросла. Всё здесь показалось ей маленьким, кукольным и слишком простым. Хотя прежде каждая мелочь вызывала восторг. Она прошла к себе. До завтрака оставалось ещё несколько часов, и Альбертина решила почитать. За этим занятием и застала её мать.
— Ты так усердно занимаешься, милая, что порой мне становится стыдно за то, что я лишила тебя детства, — проговорила донна Коронела, обняв дочь. — Уговорю Якобело, чтобы он взял нас с тобой на большую регату.
— О, это было бы замечательно. Я как раз прочла о том, что Гранд Канал делит Венецию на две части, что длина его почти четыре километра, а ширина местами от тридцати до семидесяти метров. Хотела бы я посмотреть на три главные моста: Риальто, Скальци и мост Академии. Скажи, а правда, что в канал впадает сорок пять маленьких каналов — рий?
— Наверное, — донна Коронела поцеловала Альбертину в лоб. — У меня никогда не возникало желания пересчитывать каналы, дорогая. Доверимся составителю книги.
— Доверимся, — поддакнула Альбертина.
Учитель теософии сказал ей однажды, что со временем любая история обрастает новыми неожиданными, но не всегда достоверными подробностями, поэтому нужно всё подвергать сомнению.
— Венеция — это большая историческая книга, и если внимательно слушать голос города, то можно многое узнать, многое… Но вам, юная синьорина, не стоит так серьёзно относиться к моим словам, — заметив её растерянность, добавил учитель. — Всё в мире меняется. Мы меняемся вместе со временем, а вот город нас переживёт. Переживёт для того, чтобы передать свою память тем, кто будет жить здесь через несколько столетий и даже тысячелетий.
— Неужели здания не разрушатся? — спросила Альбертина, удивленно.
— Разрушатся, но не все, — ответил учитель. — Верю, что большинство дворцов сохранит свою красоту на долгие-долгие годы. Возможно, мы с тобой, Альбертина, ещё встретимся здесь на перекрестке судеб лет через пятьсот. Всё возможно в этом изменчивом мире, моя девочка, — рассмеялся. — Я слышал, что твой отец заказал плотнику гондолу. Это так?
— Да, это так, господин учитель, — ответила она.
— Прекрасная новость. Значит, ты сможешь отправиться в путешествие по Гранд Каналу и насладишься красотой архитектуры.
— Я бы хотела вначале узнать историю гондол. Вы расскажите мне её, господин учитель?
— Конечно, дорогая. История — моё любимое занятие. Итак. Гондола — легкая лодка, появилась во времена правления первого дожа в 1094 году. По утверждению одних, название её происходит от греческого слова кондуле — раковина. Другие говорят, что названа она латинским словом кумбула, что значит — небольшая лодка. Наружная обшивка гондолы ярко раскрашивалась и украшалась дорогими аппликациями. Каждый состоятельный венецианец хотел перещеголять другого. Парад тщеславия прекратил Сенат Светлейшей Республики в 1562 году. Лодки повелели красить в черный цвет. Разрешили украшать резным орнаментом только её нос. Оставили фельцы — каюты с откидным верхом, тканевой дверцей и окошками, обрамленными шнуровкой и лентами. За такими окошками обычно прячутся синьоры и синьорины, — улыбнулся. — Мне нравится смотреть на проплывающих мимо людей и размышлять над тем, кто они такие? Почему прячут свои лица? Что творится в их мыслях, сердцах, душах? Так же они черны, как венецианские гондолы или есть в них яркие краски мира, — покачал головой. — Ты заметила, Альбертина, что я всё время о чем-то думаю? Да-да… я всё время замыкаю круг на себе… Это не вежливо. Мы же с тобой говорили о гондолах. Итак. Лодкой управляет гондольер. Он стоит на небольшом возвышении на корме гондолы и толкает её вперед длинным легким веслом, которое опирается на изогнутую уключину — форколу, — учитель улыбнулся. — Надо тебе сказать, что гондольеры — это особенная категория венецианцев. Они всегда элегантно одеты, немного надменны и самолюбивы. Такое странное поведение объяснимо. Гондольеры возвышаются надо всеми сидящими в лодке. Они — хранители чужих тайн. Они прекрасные певцы, готовые порадовать каждого своим мастерством. Им нравится услаждать слух сидящих в гондоле людей.
— Так вот откуда доносятся такие красивые песни! — воскликнула Альбертина. — Мне нравится их слушать. Они то приближаются, то удаляются, то звучат громко, словно поющий стоит под нашими окнами.
— Так и есть. Канал изгибается неподалеку от вашего дома, поэтому тебе и кажется, что поют под окнами, — пояснил учитель.
Словно подтверждая его слова, пространство наполнилось музыкой. Альбертина заслушалась. А когда песня смолкла, учитель сказал:
— Гондольер пел о любви. Любовь — самое прекрасное чувство на земле. Самое прекрасное, помни об этом, Альбертина. И ещё помни о том, что любовь никогда не прекратится. А нам не стоит забывать о том, что у нас урок. Предлагаю поупражняться в чистописании. Запишем.
— Любовь превыше всего.
— Любовь превыше всего, — повторила Альбертина.
Она обмакивала перо в чернильницу и аккуратно выводила буквы. Рука писала, а мысли были далеко-далеко. Альбертина вспоминала чудесное утро, встречу с Марио, солнечный поцелуй. Неожиданное осознание того, что жизнь теперь будет другой, заставило Альбертину вздрогнуть. На бумаге появилась чёрная клякса, которую она тут же превратила в цветок подсолнуха. Рассмеялась.
ridero.ru
