Содержание
Кровь с молоком
Жила однажды на свете девушка, да такая красавица, что все её называли Кровь с молоком. Отец с матерью прятали её от людей, боялись, как бы кто не украл. Ворота у них всегда были на замке. Уйдёт мать куда, а как воротится, обязательно скажет под окном:
Кровь с молоком, а Кровь с молоком! Открывай ворота, Я от холоду мертва!
Подойдёт дочь к окну, спустит свою косу до самой земли — мать по косе в окно и залезет. Так всегда домой и забиралась, по дочкиной косе.
Поехал однажды на охоту в те места королевич, проезжал мимо их жилья. И слышит под окном:
Кровь с молоком, а Кровь с молоком! Открывай ворота, Я от холоду мертва!
Открылось тут окно, выглянула девушка, косу вниз спустила. А сама такая красивая, так и хочется вблизи на неё взглянуть. А как войти? В дом никак не войдёшь. Королевич и придумал. В один прекрасный день встал он под окном и говорит:
Кровь с молоком, а Кровь с молоком! Открывай ворота, Я от холоду мертва!
Девушка и поверила, спустила косу, а он по косе к ней и забрался.
Удивилась девушка, что за гость такой?
— Что же ты, несчастный, наделал! Знаешь, что теперь будет?
— Рядом с тобой хоть умру! — отвечает королевич.
Как на беду, тут мать приходит. Кличет свою дочку, как всегда кликала. А Кровь с молоком взяла да и спрятала королевича в апельсин, а уж потом матери косу свою в окно спустила. Испугалась, как бы мать королевича не убила. Мать-то у нее была колдунья. Поднялась мать в комнату:
— Человечьим духом пахнет!
— Никого здесь нет, — отвечает дочь, — да и как кому войти?
— Кто-то тут схоронился, — говорит колдунья, а сама ходит по углам, принюхивается. — Дай-ка мне, дочь, поесть!
Только хотела схватить апельсин, где королевич спрятался, а дочка подаёт ей другой. Съела мать апельсин, так королевич и спасся.
Ушла колдунья. Кровь с молоком выпустила королевича из апельсина.
Спасся-то он спасся, да только не хочет с девушкой расстаться, не может с ней не видаться. Скоро опять подходит к её окну и говорит, как её мать говорила:
Кровь с молоком, а Кровь с молоком! Открывай ворота, Я от холоду мертва!
Девушка открыла окно, подала ему косу, он и поднялся.
Сидят да милуются, пока мать не вернулась. Опять девушка королевича спрятала, на этот раз в орех.
Не успела колдунья взобраться в дом, ну принюхиваться:
— Сейчас уж точно! Кто-то здесь прячется!
— Да кому же сюда войти, матушка?
— Человечьим духом пахнет!
Хочет мать съесть тот орех. Кровь с молоком исхитрилась, подсунула ей другой.
Ушла колдунья, выпустила красавица королевича из ореха и велела в третий раз приходить.
Пришёл он без страху и в третий раз. Забрался по красавицыной косе в окно, девушка ему и говорит:
— Не будем здесь матери сидеть-дожидаться. Она тебя погубит. Давай вместе убежим.
Спустились они вниз и бегом в конюшню.
— Тут две лошади. Бери, какая потощей, — молвит красавица.
Видит королевич, стоят две лошади: одна тощая, другая добрая. Он и взял какую поглаже. Девушка его журит:
— Что ты наделал? Лошадь, какая потощей, бежит как забота. А какая подобрей, бежит как ветер. Потощей надо было брать. Забота-то бежит быстрее ветра.
Да ждать некогда. Берёт девушка с собой кусок мыла, гребень и катушку ниток. Отправились вместе: красавица в седле, королевич на крупе пристроился, и поскакала лошадь как ветер.
— Как повеет у тебя за ушами, скажи, — велит Кровь с молоком.
— За ушами подуло! — кричит королевич.
— Так я и знала! Мать велела отцу за нами в погоню гнаться.
Бросает она мыло — позади гора выросла, гладкая да скользкая.
А отец — колдун — ехал на лошади, что бежит как забота. Быстро догнал беглецов, да на гору легко не заскочишь. Скользит лошадь, соскальзывает. Вот и вернулся отец домой ни с чем.
А Кровь с молоком говорит королевичу:
— Мать будет ругать отца, он опять в погоню пустится.
Колдунья, и верно, спрашивает мужа:
— Нашёл беглецов?
— Да нет. Только гору из мыла и видел, а забраться на неё не смог.
— Ах ты непонятливый! Это они и были. Возвращайся да догоняй.
Снова отец беглецов догоняет, конь у него бежит как забота. Молодец кричит красавице:
— Опять за ушами повеяло.
— Это отец! Брошу-ка я гребень.
Бросила гребень, выросла за ними чащоба из вереска и ежевики. Не может пробраться через чащу отец, вернулся домой ни с чем.
— Догнал ли? — Колдунья спрашивает.
— Нет, только в чащобу заехал, да такую глухую, что в ней и застрял.
— Дурачина ты! Это ж они и были. Ну, на этот раз я их сама догоню.
Села на мужнева коня и быстрей вдогонку. Увидела ее Кровь с молоком и говорит:
— Мать едет, теперь нам не спастись, разве в реке спрятаться.
Бросила катушку с ниткой — тотчас река по полю легла. Плывет колдунья, плывет, доплыть до берега никак не может.
— Ну, берегись! — кричит. — Обнимется твой суженый с кем другим, и никогда вам больше не видаться! Забудет он тебя!
И уехала восвояси.
— Слышишь, с другими тебе нельзя обниматься, а то забудешь меня, — молвит девушка.
— Ладно, не буду.
Решил тут королевич домой к себе заехать, своих повидать. Родители хотели его обнять, а он не дается:
— Не обнимайте меня!
С усталости прилег королевич и заснул.
Тут приезжает в гости его тетка. Увидела племянника, обрадовалась:
— Дайте-ка я его обниму да поцелую.
— Не надо, он спит.
— Нет, обниму да поцелую.
И обняла его. Проснулся королевич, ничего не помнит. Не вернулся к красавице, и осталась она одинешенька.
Стала девушка портняжным ремеслом заниматься да постоялый двор держать. Остановились как-то у неё трое молодцов. Глядят на красавицу, глаз отвести не могут. Один и говорит:
— Вот я к ней проберусь!
А Кровь с молоком услыхала это.
— Что ж, приходи, — молвит. — Пробьёт десять вечера, буду тебя ждать.
Пробили часы десять раз, приходит молодец. А она ему из комнаты кричит:
— Закрой-ка внизу дверь!
Пошёл молодец дверь закрывать, да только как ни закроет, дверь снова отворяется. Всю ночь у двери на холоду проторчал.
Утром спозаранку, в пять часов, выходит хозяйка. Увидела молодца, удивилась:
— Ты что же? Так дверь и не закрыл?
Хлоп дверью, она и закрылась.
Собираются снова те трое молодцов, и второй говорит:
— Сегодня я к ней проберусь!
— Что ж, приходи, — откликнулась красавица.
— Пробьёт десять вечера, буду тебя ждать.
Пробили часы десять раз, приходит молодец. А она ему из комнаты кричит:
— Загаси-ка огонь в печи, я забыла!
Идёт он гасить, берёт совок, засыпает огонь золой, да чем больше сыплет, тем огонь сильней разгорается. Так всю ночь у печи и проторчал.
В пять утра встает Кровь с молоком, выходит. Увидела внизу молодца у печи, удивилась:
— Ты что же? Так печку и не потушил?
Берёт совок, посыпала золы на огонь, огонь и погас.
А третий из тех молодцов был суженый красавицы, тот королевич. И тоже говорит:
— Сегодня я к ней проберусь!
Приходит, как она назначила, в десять часов. Кровь с молоком и просит:
— Вынеси-ка лохань с помоями, а то я забыла.
Берёт он лохань, идет выносить. Да не за своё дело, видно, взялся: только выплеснет, а лохань снова полная. Так всю ночь на дворе и провел с лоханью в руках.
Спозаранку выходит хозяйка во двор:
— Ты что же? Так помои и не выплеснул?
Размахнулась и тут же выплеснула.
Встречаются снова трое молодцов и друг другу рассказывают, как что было. Первый говорит:
— Я всю ночь дверь закрывал.
А второй говорит:
— Я всю ночь огонь в печи гасил.
А третий:
— Вам больше моего повезло. Я всю ночь из лохани помои выплескивал.
Да уж! Здорово нас одурачили!
Отправился королевич домой, так суженую свою в хозяйке и не узнал. Проходит время, и решил он жениться. Пошла его невеста к хозяйке постоялого двора — сшить у неё подвенечный наряд. Сшила ей Кровь с молоком красивый наряд. Пошли жених с невестою венчаться — глядь, всё платье превратилось в тряпьё да в тесёмки, в ветошь да лоскутья.
— Что это у тебя за платье? — удивился королевич. — Не буду на тебе жениться.
Невеста снова бегом к хозяйке. Кровь с молоком опять сшила ей красивый наряд, а на венчанье то же случилось: не платье, а тряпье.
На третий раз королевич сам повёл невесту к портнихе за платьем. И сшила Кровь с молоком такое платье, в каком он её первый раз в жизни увидел, в доме отца с матерью.
Взглянул королевич, сразу вспомнил и платье, и свою суженую. И говорит:
— Вот моя жена, и другой мне не надо.
Кровь с молоком (29 фото) » Невседома
Больше – значит, лучше. Именно так считают люди народности боди или ме’ен.
Племя, живущее в удаленном регионе долины Омо в Эфиопии, практикует необычный ритуал, в котором молодые люди пьют молоко с коровьей кровью, чтобы впоследствии стать самым толстым жителем деревни. Шесть месяцев они живут в изоляции, а затем выходят из своих хижин, чтобы гордо продемонстрировать свой раздутый живот и посоревноваться с другими за право называться самым толстым. Победителя будут считать героем до конца жизни.
Французский фотограф Эрик Лаффорг решил рассказать об этом ритуале остальному миру.
Южная Эфиопия. Долина реки Омо. Объект всемирного наследия ЮНЕСКО. Территория, еще недавно нетронутая цивилизацией, теперь пересечена дорогами. Воины коренных племен выходят с палками вместо автоматов защищать право жить на земле отцов.
«Оставьте в покое нас и наших коров», — говорят они
Все началось несколько лет назад с возведения каскада плотин на реке Омо. Одна из строящихся гидроэлектростанций — Gibe III — должна стать крупнейшей в Африке, удвоить энергетический потенциал Эфиопии, а также принести немалый доход в государственную казну. Часть полей, веками принадлежавших местным племенам — боди, мурси, сури, дасанеч, хамер, каро и другим, — будут затоплены, другая часть высохнет. Комитет Всемирного наследия ЮНЕСКО, правозащитные и экологические организации разных стран мира выступают против пуска электростанции, которая грозит разрушить экосистему в низовьях реки Омо, привести к изменению климата и образа жизни 200 000 коренных жителей. Они отличаются от обычных эфиопов, городские считают их дикарями, ведь члены племен до сих пор уродуют свою кожу шрамами, обмазывают тела глиной, вставляют в губу диски, удаляя передние зубы. Они поддерживают традиции кровной мести, их мальчики становятся настоящими мужчинами только после убийства врага.
Их мужчины, обнаженными, с редкостной жестокостью бьются на длинных шестах. Они покупают жен за 25 коров и автомат Калашникова…
1. Готовясь к празднованию Нового года в июне, мужчины племени боди пьют много коровьей крови и молока, чтобы растолстеть.
2. Каждая семья может выставить на традиционный конкурс одного неженатого кандидата. Самый упитанный становится победителем и завоевывает признание племени на год.
3. Конкурс на самого толстого жителя племени начинается за шесть месяцев до церемонии.
4. Каждая семья может представить от себя неженатого мужчину, который, после отбора, возвращается в свою хижину и не должен выходить оттуда или заниматься сексом в течение полугода.
5. Женщины из деревни регулярно приносят им смесь из коровьего молока и коровьей крови – это и есть их еда.
6. Коровы – священны для племени боди, поэтому обычно их не убивают.
7. Кровь у коров берут через небольшое отверстие в вене, которое делают с помощью копья или топора, и которое потом залепляют глиной.
8. Из-за обжигающей жары, мужчины должны выпить 2-литровую миску крови с молоком как можно быстрее, пока она не свернулась, но это, как вы понимаете, не каждому под силу.
9. Мужчины пьют кровь с молоком весь день.
10. Первую миску пьют на рассвете.
11. Везде летают мухи.
12. Не все участники не могут так быстро проглотить молоко с кровью. Многих тошнит.
13. В день конкурса мужчины намазывают себя глиной и пеплом, затем выходят из хижин и идут на место, где будет проходить церемония.
14. Из-за набранного веса и неподвижного образа жизни преодолеть столь короткую дистанцию для многих оказывается почти непосильной задачей.
15. Многие просто не могут ходить.
16. Один из них даже попросил фотографа отвезти его на машине, а в фургоне продолжал пить кровь с молоком.
17. Сама церемония состоит в том, что толстяки часами ходят вокруг священного дерева. Остальные мужчины пристально наблюдают за ними, а женщины поят их спиртом и вытирают пот.
18. Как только самого толстого мужчину выбрали, церемония завершается убийством коровы с помощью огромного священного камня.
19. Затем старейшины деревни осматривают ее желудок и кровь, чтобы определить, будет ли светлое будущее или нет.
20. После церемонии жизнь мужчин возвращается в нормальное русло, и большинство из них теряет свои животы уже через несколько недель диеты
21. Но уже через несколько недель следующее поколение «конкурсантов» будет избрано для участия в новом ритуале.
22. Стать самым толстым в деревне – мечта каждого ребенка из племени боди.
23. Через несколько недель после церемонии герой возвращается в нормальное состояние, но остается героем до конца жизни.
24. Женщины смотрят на этот ритуал, как на возможность выбрать себе потенциального мужа.
25. В племени боди толстый, значит, красивый.
26. Но сегодня традициям и обычаям племени боди грозит опасность.
27.
На фото: Женщина из племени боди из удаленной деревни Хана Мурси.
28. Для женщин церемония выбора самого толстого жителя деревни – это не только повод найти потенциального жениха…
29. …но и повод покрасоваться в своих лучших нарядах.
Dantiel W.
Moniz
Книжный клуб Belletrist Feffruary
Апрельский книжный клуб Roxane Gay April
Следующий выбор
Лучшая книга Amazon
Один из Time .
Одна из Elle «57 самых ожидаемых книг 2021 года»
Одна из Entertainment Weekly «Лучшие книги февраля 2021 года»
Одна из BuzzFeed «75 книг для добавления в ваш список TBR»
Одна из O, The Oprah Magazine «55 самых ожидаемых книг 2021 года» и «20 лучших Книги февраля 2021 года, в которые нужно влюбиться»
Одна из Альмы «Любимые книги на зиму 2021»
Одна из Essence «21 книга, которую нам не терпится прочитать в 2021 году»
Один из The Millions Самый ожидаемый 2021 год и 9 февраля0004
Одна из Electric Literature «43 книги цветных женщин для чтения в 2021 году», выбранная RO Kwon 2021», выбранный Адамом Виткавиджем
Одна из книг в мягкой обложке Paris «100 самых ожидаемых новых книг 2021 года» и «Дебютные книги, которые мы рады прочитать в этом месяце»
Одна из Book Riot ‘ s «Гороскопы и книжные рекомендации»
Одна из Rumpus «Что читать, когда 2021 не за горами»
Одна из «21 книги, которую нам не терпится прочитать в 2021 году» от Write or Die Tribe
Одна из Literary Hub «20 новых книг, которые согреют ваше холодное, бесчувственное сердце»
«Электричество… гобелен интимных моментов, перемежающихся сжатой, бескомпромиссной прозой Мониша».
— ВРЕМЯ
Солнечный штат — «В этом было ощущение предательства. Например, как смеет Флорида, из всех мест, попытаться изменить сезон?» — короткие рассказы в первом сборнике Мониша постоянно удивляют. В неприкрашенной, интуитивной прозе Мониш использует «болотную вонь» Флориды как фон для исследования внутренних и внешних коварств женственности».0003 O, Журнал Опры , «20 лучших книг февраля 2021 года, в которые можно влюбиться»
«Смертность — это скрытое течение захватывающего дебютного сборника рассказов Дантиэля В. Мониса, Milk Blood Heat , но где есть смерть, есть и вихрь жизни… Читать один из рассказов Мониша — все равно, что задерживать дыхание под водой, позволяя соли жалить свежие раны. Это волнует, шокирует и даже исцеляет. Сила этих историй заключается в их правдивости, живучести и уязвимости». — Washington Post
«Переломные моменты жизни, обыденные, но универсальные, отмечают черных и коричневых флоридцев, населяющих эти истории… купаясь в теплом сиянии… Можно светиться и любовью, и яростью».
— New York Times
«Истории из дебютного сборника Мониша — многие из которых проливают многоцветный свет на чернокожее девичество во Флориде — не только читать, но чувствовать. Подобно Даниэль Эванс и Лорен Грофф, Мониз не боится обнажать темные уголки Солнечного штата и женского желания».0003 O, The Oprah Magazine
«Если мемы о человеке из Флориды, извлеченные из заголовков за годы, чему-то нас научили, так это тому, что Солнечный штат — это отдельный мир, уникальный по сравнению с любым другим американским регионом. В очаровательной прозе рассказчик-дебютант Дантиэль В. Мониз погружает читателей с головой в жизнь часто непонятых жителей Флориды и их личные кризисы, собирая воедино портрет, который кажется одновременно оригинальным и поразительно знакомым».0087
«Эти мрачные, эмоциональные истории показывают самых разных персонажей в критические моменты их жизни. Мониш уделяет особое внимание перекрестку девичества, и ее рассказы отказываются иметь аккуратные, аккуратные концовки ».
— Book Riot
«Блестящий дебютный сборник рассказов Дантиэля Мониша, Milk Blood Heat , яркий и живой, полный энергии и желания и с особым вниманием к телу… В этом сборнике мы видим целое, разум и тело, сливающиеся воедино, в поразительных историях, наполненных жизнью». — Plowshares
«Интуитивное, телесное, вызывающее воспоминания о чем-то столь же утешительном, сколь и тревожном… исследует мириады запутанных способов, которыми люди — братья и сестры, кузены, матери, дочери — любят или пытаются любить друг друга в прозе, которая Shondaland
«Мониз пишет о семье, браке, классе, утрате и расе с мудростью и искренностью, и ее истории изобилуют образами и предложениями, которые можно вынести. поразительно одиноко… Все истории здесь рассказаны смело и гудит от напряжения» — The Rumpus
«Персонажи преодолевают семейные обязательства и личные противоречия в этом сборнике рассказов, действие которых происходит в солнечном государстве.
Изучите межпоколенческую борьбу группы людей, борющихся за самоопределение в Северной Флориде, и заставьте их дважды подумать, прежде чем опозорить свой выбор». — Кейира Бун, Essence
«Новое ощущение напряженности и противоречий девичества». поет через тяжелые истории… Проза красивая, но она наказывает.»— Entertainment Weekly
» Milk Blood Heat это гипнотизирующее откровение… персонажи на грани перемен рассматривают ускользающие качества тьмы и света, как они играют друг против друга и друг с другом, попеременно освобождая и ограничивая… a прекрасное тревожное евангелие света и тьмы, заявляющее, что «вы можете быть и тем, и другим, и при этом быть любимыми»… яркое и бунтарское прибытие». — Шеннон Хэнкс-Макки, Shelf Awareness
«В этой книге есть что-то, что меня волнует, возможность форм и коллекций, которые принимают разные формы, но при этом кажутся цельными».
— Даниэль Эванс, New York Magazine
«В дебютной коллекции Мониша девочки бурлят, а женщины презирают в домах, барах и школьных дворах Флориды… Каждая история в этой книге кажется пропитанной жаром и кровью, желанием и частичкой — иногда большей — опасности». — Эмили Темпл, Literary Hub
«Непоколебимое давление, с которым Дантиэль В. Мониш потрясает своими историями, делает Milk Blood Heat особенно ужасающим произведением современной фантастики, которое нельзя пропустить — произведением, которое хитрым и непредвиденным образом разрушает мифы о благочестивом девичестве». — Мягкая обложка Париж
«Истории в Milk Blood Heat великолепны. Мы встречаем эклектичный состав флоридцев, пытающихся решить вопросы о том, что значит быть человеком и как жить в этом мире: отличие, девичество, женственность, мужественность, удовольствие, утрата и инстинктивное желание принадлежать.
Проза пульсирует от изумления, облегчая нам моменты открытий, которые удивляют и углубляют как наше, так и персонажей ощущение мира. Мне особенно понравилось то, как эти истории наполнены острыми вспышками экстаза, расширяющими наш опыт радости и душевной боли».0003 Novuyo Rosa Tshuma, The Millions («Год в чтении»)
«Изысканно написано… Восхитительная проза Мониша увлекает читателей в мир, в котором они, вероятно, никогда не жили, хотя действие происходит в одном из самых Самые густонаселенные штаты… Как ваш любимый альбом: вы не хотите пропустить ни одной дорожки». — Дебютный
«Мониз получила множество наград за свои отдельные истории, и этот превосходный дебютный сборник показывает, почему… У нее болят ногти. моменты обнаженных человеческих эмоций в прямом, хотя и сочном языке… Хотя многие сборники рассказов страдают от одинаковости темы, персонажа или сюжета, здесь это не проблема. Действие сказок обычно происходит во Флориде, но на этом сходство заканчивается; каждая статья отличается своей предпосылкой, и каждая по-своему удивит читателя.
Что придает коллекции согласованность, так это особое видение Мониша. ВЕРДИКТ: Настоятельно рекомендуется; поймайте эту писательницу в самом начале ее игры». — Барбара Хофферт, Library Journal (обзор со звездочкой)
«Эта мощная дебютная коллекция представляет собой страну чудес глубоких женских персонажей, путешествующих по жизни на постоянно меняющемся фоне Флориды. Женственность возвышенна во всех этих историях, где девушки и женщины погружены в потери, любовь, смерть, искушение, жестокость и доброжелательность материнства, две стороны одной медали. Каждая история наполнена гудящим скрытым потоком первобытной силы, которую можно найти как в природе, так и в самых темных частях нас самих… Эти темные и многослойные истории очаруют вас».0003 Kirkus Reviews (обзор со звездочкой)
» Milk Blood Heat это бурлящие раскопки нужды и человеческих ошибок. Мониш пишет о жестких несоответствиях близости с большой настойчивостью и нежностью ».
— Рэйвен Лейлани, автор книги Lustre
«Каждый из рассказов в этом сборнике основан на великолепной, точной прозе Мониша… и тематические связи, сказки весьма разнообразны по своим перспективам и составам. Что их объединяет и что заставляет нас перелистывать страницы через сцены трагедии и самопознания, бунта и примирения, травмы и свободы воли, так это единственный голос, ведущий каждого персонажа. Почти в каждом абзаце Мониш раскрывает какое-то новое наблюдение, которое укореняется в вашем мозгу и сидит, заваривая, как чайные листья, пока каждая история не сформирует связный, мощный эмоциональный опыт. Это волшебное ощущение, раскрывающее удивительный талант. Milk Blood Heat . Мониш с изяществом исследует любовь и утрату».— Адам Виткаваж, Electric Literature
«Каждая история наполнена такими яркими деталями и ясным чувством характера; вы никогда не захотите, чтобы они закончились».
— Alma
«Северная Флорида возвышается над 11 историями, которые составляют умный дебютный сборник Мониша, смесь тем подростковых открытий, напряженности в семье и опасной привлекательности искушения… Мониз хорошо знает своих персонажей и пишет уверенно, позволяя нарративы извиваются, не теряя из виду своего предназначения. Каждое из этих путешествий по изучению человечества в Солнечном штате само по себе само по себе». — Publishers Weekly
«Увлекательные… связующие моменты [рассказов] непредсказуемы и заслужены… Этот сборник рассказов предназначен для читателей, которые хотят испытать одновременно вызов и принуждение». Флориды, детство, семья, потеря и славное, восторженное, разрушительное человеческое тело. Великолепный дебют невероятно талантливого нового писателя». — Лорен Грофф, автор книги Florida
«Истории в этой книге строгие и сложные, насыщенные и удивительные. Они интуитивны, полны глубокого благоговения перед существованием во плоти.
Чудо дебюта». — Нана Кваме Аджей-Бренья, автор книги Friday Black
«Эти истории и персонажи, которые их продвигают, подобны молнии — впечатляющие, красивые, несущие намек на опасность. Дантиэль Мониш — блестящий новый талант, ее письмо яркое и острое, ее пейзажи настолько богаты, что кажется, что мы можем войти в них, ее персонажи настолько живые и полные тоски, что они могут сойти со страницы и увлечь читателя за собой, куда бы они ни отправились. направляемся дальше. Milk Blood Heat — потрясающий и важный дебют». — Даниэль Эванс, автор книги «Прежде чем вы задохнетесь, дурачок»
«Истории этого незабываемого дебюта напоминают поздние летние вечера, знойные и темные, насыщенные жаром разумов и тел, вовлеченных в грех и проступок. , пронизанный сложным желанием, смелостью и стыдом. Я предлагаю вам обратить внимание на эту книгу и на этот голос, куда бы он нас ни привел. Этим набором милых, душераздирающих персонажей Дантиэль Мониш заявляет о ее невероятном диапазоне и чувствительности, а также о ее бесстрашии, когда она смотрит прямо на наше человеческое состояние, во всей его шероховатости и красоте».
0003 Джамел Бринкли, автор книги Счастливчик
«Дикая и пышная, Milk Blood Heat » изобилует сложными женщинами и девушками: контурами их отношений, их страхами, их многочисленными желаниями. Мониш завораживает и нервирует своей прозой, настолько точной и декадентской, что она превращается в заклинание». — Кимберли Кинг Парсонс, автор книги « Черный свет»
честный взгляд, иногда прожигающий места и эмоции, от которых я одновременно хотел убежать и задержаться. Мониш создал ошеломляющий дебютный сборник рассказов с живой, колючей прозой, как жаркий флоридский день или палец, проведенный по спине… одновременно потусторонний и совершенно реальный».0003 Нафисса Томпсон-Спайрс, автор книги Головы цветных людей
«Коллекция на века, сверкающая и бурлящая. В равной степени горе, насилие и нужда, и вы будете рады этому неровному пробуждению ». — T Кира Мэдден, автор книги «Да здравствует племя девочек без отца»
Молоко, кровь, жар | Лела
I.
Монстры
«Розовый — цвет для девочек», — говорит Кира, поэтому они с Авой порезали себе ладони и капнули кровью в неглубокую миску, наполненную молоком, наблюдая за распространением цвета. медленно на поверхности распускаются маленькие красные цветы. Ава изучает Киру. Как она крепко держит руку, словно привыкла резать себя, а солнечный свет падает в кухонное окно и наполняет ее локоны сиянием. Рот тонкий, прямая линия, но глаза широкие, зелено-желтые, немигающие. «Странные глаза», — всегда говорит мать Авы с той же натянутой гримасой, которая обычно используется, когда они вытаскивают затычки из слива в ванне.
Девочки у Киры, потому что ее родители верят в «свободу самовыражения», и они могут лазить по деревьям, ловить лягушек и лежать на полу в гостиной, сняв подушки с дивана, смотреть мультфильмы и есть сладкие хлопья из металла. чаши на часы. В доме Авы они сорванцы, они ленивы, они «действуют до последнего нерва ее матери». Ее мать не одобряет Киру, но они дружат уже два месяца — в конце августа, когда начался восьмой класс, — с тех пор, как Кира подошла к ней во время спортзала и сказала ей: я чувствую, что тону, и хотя воды в поле зрения не было, Ава поняла, что она имела в виду.
Это было то чувство, которое она сама иногда испытывала, тяжесть, духота, о которых было трудно говорить, особенно с матерью. Пытаться назвать это было все равно, что вытягивать слова из ее живота, ведро за тяжелым ведром, все эти усилия, но они никогда не означали того, что она хотела.
Это одно из многих различий между ней и Кирой — правда о них двоих менялась в зависимости от того, какая мать говорила ее — и Ава часто задается вопросом, связаны ли их различия только с тем, что Кира белая, или есть что-то еще. . Что-то под кожей. В этом году она стала одержима двойственностью, глядя на одну вещь двумя способами: глазами Киры, странными и волшебными; собственной печали, воображаемой и пульсирующей.
— Возьми ложку, — говорит Кира, и Ава достает из ящика стола большую серебряную с прорезями. Она перемешивает молоко и кровь, пока не приобретет желаемый оттенок, розовый цвет губ Киры: мягкий, обнадеживающий цвет. Они подносят миску ко рту один за другим, глоток за глотком, пока не остается только осадок.
Они вытирают розовую пену с лиц тыльной стороной рук и какое-то время сидят неподвижно, торжествуя после того, что они только что сделали.
— Сестры по крови, — бормочет Ава, чувствуя себя как-то растянутым во времени — еще одно чувство, которое она не может объяснить. Она воображает, что может чувствовать, как кровь Киры впитывается в ее организм, проходит через слизистую оболочку ее тонкой кишки, ассимилируется до тех пор, пока между ее кровью и кровью ее подруги не остается разницы.
— Сестры по крови, — соглашается Кира и оставляет миску, ложку и нож в раковине, чтобы мать помыла их.
Это час расплаты, или, по крайней мере, это то, что они кричат, направляясь к пруду за домом Киры, взбивая траву и пугая соседских собак песней. Они бросают в воду мелкие камни. Наблюдайте, как головастики разбегаются, и считайте рябь.
— Бегите, ребята, — говорит Кира тонким и высоким голосом, как у актрисы в плохом фильме ужасов. Ава топает и рычит на мелководье; она все еще носит свои низкие кеды, ее носки становятся тяжелыми, вода хлюпает между пальцами ног.
Она чудовище Франкенштейна. Она королева вампиров. Ей недавно исполнилось тринадцать, она опустошена и снова наполнена мечтами о ядовитых облаках пыли. Она запрокидывает голову и воет и воет на солнце, притворяясь, что это странная горящая луна, и что нет другого мира, кроме того, где они с Кирой.
Киера плюхается на берег, сидит, подтянув ноги и скрестив руки на коленях, наблюдая за Авой. Ее руки свисают с маленьких запястий, как когти. Она смеется, когда Ава позирует ей, выставляет бедра под невероятными углами и крепко щурит глаза. Киера делает снимки руками, ныряя на живот, чтобы убедиться, что она попала в кадр.
«Ты сексуальный монстр!» — кричит она, подлетая к краю пруда, чтобы снять крупный план, разбрызгивая воду так, что капельки висят в воздухе едва ли на мгновение, цвета радуги, отражающие лицо Авы в миниатюре. «Скажи это! Будь так!»
«Я сексуальный монстр!» — повторяет Ава и скалит зубы. Кира дергает ее за руки, и они падают на траву хихикающей девчонкой.
Они переводят дыхание и ждут. Чтобы их сердца перестали стучать, чтобы тепло сошло с их щек. Они ждут воя, который не издают, чтобы затихнуть. Этого никогда не происходит. Вместо этого оно выравнивается, превращаясь в тонкое тихое мурлыканье, которое живет в их грудных клетках и перепонках пальцев.
Ава знает, что она на самом деле монстр, или, по крайней мере, она чувствует себя им: неестественное и незнакомое в своем теле. До этого нового года она не понимала, что пустое — это то, что можно унести — этот безмолвный вой. Кто его туда положил? Иногда она задается вопросом, сможет ли она когда-нибудь избавиться от него, а иногда она никогда не хочет возвращать его. Это вещь, которой она владеет.
Киера садится и чистит мокрый верх кроссовок Авы.
«Твоя мама тебя убьет».
Девочки продолжают свой путь без обуви, убегая в тень небольшого леса за прудом, вдавливая босые ноги в прохладную рыхлую грязь. Они не кричат, когда наступают на сломанные ветки или верхушки желудей, когда острые концы вонзаются в мягкую плоть их ступней.
Они стискивают зубы и продолжают двигаться. Они глотают боль.
На поляне, куда пробивается солнце, они находят мертвого кардинала. Он непоколебимо красный и совершенный, лежащий на спине с поджатыми в воздухе ногами, нежный, как маленькие грачи-близнецы. — Не трогай его, — говорит Кира, наклоняясь так близко, что кончик согнутого пера почти касается ее носа. «Птичий грипп.» Но они оба приближаются вот так, пригнувшись, впиваясь смертью.
Ава хочет провести пальцем по мягким черным перьям, окружающим клюв. Она завидует его открытому пустому глазу, полной неподвижности его тела. Даже его чин, сладкий запах. Она ложится рядом с ним, прижав голову к его изголовью, и смотрит вверх, в зазубренный участок неба. Ей кажется, что она спокойна. Кира тоже ложится, и они остаются так, пока солнце не опускается за сосны, окрашивая мир в прохладные золотые и пасленово-зеленые цвета.
Когда мать Авы забирает ее той ночью, ее глаза сразу же сканируют дочь, ища не заплетенные волосы, следы, доказательства ее диких поступков.
Она останавливается у туфель Авы. Когда она говорит, ее голос слащавый, все слова четкие, произносится тщательно, как будто она говорит на языке, который знает, но хочет, чтобы ей это не приходилось. Это голос, который она использует для своего автоответчика, для встречи с незнакомцами в профессиональных ситуациях. Тот, который она включает для разговора с белой матерью подруги своей дочери. «Спасибо, что наблюдаете за ней», — говорит она, улыбаясь, но глаза ее — тлеющие угли. Мать Киры — это трепетное, воздушное ощущение в дверном проеме, что-то мимолетное и прохладное на щеке Авы. «О, нам очень нравится, когда у нас есть Ава», — говорит она, и ее голос, напоминающий сахарную вату, кажется настоящим, таким искренним, что может растаять.
«Почему твои кроссовки такие грязные?» — спрашивает мать Авы, как только дверь закрывается и они идут к машине. «Почему каждый раз, когда я прихожу забрать тебя из дома этой девушки, ты всегда в беспорядке? Оба ее родителя живут здесь, и они не могут наблюдать за вами? А Ава ничего не говорит, потому что слова никогда не значат того, что она хочет.
II.
Игры
Между ними есть и другие различия: Ава немного красивее, но намного смуглее, поэтому ее часто упускают из виду; что у Киры первой идет кровь, у нее месячные в полночь, она просыпается от резких болей в животе и темных сгустков крови, размазанных по ее бедрам, — что это делает Киру теперь женщиной, а Ава все еще всего лишь девочкой; что, когда Кира говорит своей матери, что ей грустно, ее мать говорит ей, чтобы она почувствовала свои чувства, и когда Ава делает это, ее мать просто выглядит усталой и говорит ей: «Дитя, иди поиграй».
Итак, она играет. Она играет в то, как тонет в ванне, затаив дыхание с открытыми глазами под водой. Она играет в то, что ее подвешивают на ветке пестрого платана рядом с ее домом, крепко держась за ветки, ее тело вяло и раскачивается, пока она не устанет и не упадет. Она играет в игру «Что, если: Что, если я выйду прямо перед этой машиной?» Что, если я не проснусь завтра? Она ничего не имеет в виду, она не думает.
Кире тоже нравятся эти игры — в чем-то они похожи — но она говорит о смерти так, будто у нее девять жизней. Как будто когда это произойдет, ее спросят: «Продолжить?» в то время как мерцающие числа на экране ведут обратный отсчет, предлагая ей перезапустить. Девочки любят задавать друг другу вопросы, подбрасывая их друг к другу, обозначая разные виды камней для наук о Земле и играя в домики с куклами Киры.
«Каково это — утонуть в луже?»
«Каково это, если мужчина порежет тебя и спрячет под своим матрасом?»
«Каково быть похороненным?»
«Живой?»
«Нет, раз ты уже мертв».
Ава чаще всего воображает этот последний сценарий, вникая в него с благоговением, с которым другие девушки смотрели бы на свой первый выпускной. Место ее последнего упокоения: гроб с белыми стенами, нежно-розовые розы. Бархатное воскресное платье, в которое одевала ее мать, и ненавистные ей носки с широкими кружевными оборками, похожими на яркий клоунский воротник.
По правде говоря, Аву звала не столько смерть, сколько любопытство, как ее отсутствие повлияет на мир. (Что, если моя мать не плачет?) Может ли мать Авы представить ее под землей, с могильными червями, ползающими по ее черепу, с ее все еще мягкой кожей и маленькой новой грудью, которая со временем гниет?
Ава и Кира привязывают Барби грубым шпагатом за шею, свешивают их с крыши Дома Мечты; они смотрят, как вертятся заостренные пальцы ног.
III.
Poolside
Ни одна из девочек не хочет быть здесь — на вечеринке по случаю тринадцатилетия Челси Цукер, ближе к концу учебного года, — но мать Авы получила приглашение от матери Челси и сказала ей, что она идет.
«Тебе нужны другие друзья», — сказала она, стоя перед дочерью, подняв одно бедро, казалось, высасывая весь воздух и свет из комнаты Авы. Все остановилось вокруг ее матери, изменило направление, чтобы соответствовать ее воле. Ава часто чувствовала себя запуганной из-за размера своей матери, а также больше из-за этого.
Ей хотелось поцеловать теплое смуглое лицо матери. Шлепать по ней, пока не заболели руки.
— Мне не нужны новые друзья, — проворчала Ава, зная, что ссоры не будет; она уже проиграла.
— Детка, — сказала ее мать, немного посмеиваясь и хлопая себя по подбородку. «Вы не знаете, что вам нужно».
Позже Ава рассказала Кире о том, что ей нужно пойти на вечеринку, поиграть в бильярд в отеле в центре города, переночевать. Киру тоже пригласили, всех девочек из их классной комнаты, но мать Киры сказала, что ей не нужно идти.
«Площадь Челси. Как вы думаете, почему ее маме пришлось пригласить практически весь восьмой класс? Но если ты идешь, я пойду, — доброжелательно сказала Кира. — Мы сестры, помнишь? Этот кусочек крови, солнечный свет в окне. Такой задумчивый, довольно розовый. Как Ава почти не почувствовала жало, когда лезвие порезало ей ладонь.
Вечеринка проходит в лучшем отеле их города, хотя девочки уже достаточно взрослые, чтобы понять, что это мало что говорит.
Старший двоюродный брат Эйвы подрабатывал здесь, убирая комнаты: выносил мусор, заменял украденный шампунь, менял постельное белье, стоя на коленях в чужих постельных принадлежностях. Он сказал, что люди были противны, независимо от звездного рейтинга, и не работали там долго.
Бассейн злобно сверкает искусственной голубизной, его глубины охраняют толстые, покрасневшие загорающие, которые кажутся девушкам монстрами — хитрыми горгонами, только притворяющимися спящими, готовыми содрать их с кожи. (Каково было бы быть разорванным в клочья?) Солнце в виде хвоща жжет их спины, пока они сутулятся на единственном шезлонге для бассейна, склонив головы близко друг к другу, сговорившись друг с другом. (Что, если мы убежим?) Они игнорируют всех остальных.
На вечеринку приходят только шесть других девушек, большинство из них неряшливые, с ранними прыщами и спутанными волосами, которые просто рады, что их пригласили. За исключением Марисоль, которая и красивее, и милее всех остальных, и хочет баллотироваться на пост президента класса первокурсников в следующем году.
Киера чертит пальцами в воздухе выразительную коробку. Квадрат.
По указанию миссис Цукер, Кира и Ава вместе с другими девочками втискиваются за каменный стол во дворе бассейна, наблюдая, как отец Челси марширует к ним листовой пирог, горящий номер тринадцать; как глупо он выглядит, поя сквозь свою улыбку. Все бретельки их купальников сползают с плеч, капли пота стекают по линии роста волос, хлор прожигает влажный весенний воздух, как это нравится Аве. Они кричат «С Днем Рождения» Челси, которая даже с ее тонкими волосами и куриными ножками в этот момент выглядит мило, сияя собственной важностью.
Кира и Ава на самом деле не поют, так что Ава успевает заметить Марисоль в ее костюме-двойке, как она уже пышно выглядит, как ее живот потерял детский животик и расплющился. Волосы у нее длинные, блестящие темно на спине. «Конечно, она уже женщина», — думает Ава, задаваясь вопросом, где еще у Марисоль волосы.
«Какой ребенок», — шепчет Кира, пока Челси задувает свечи, имея в виду поздний день рождения.
Все остальные уже превратили первого подростка, большинство на пути к следующему. Кире исполнится четырнадцать в конце лета, а Аве через пару недель после этого.
— Зигота, — шепчет в ответ Ава, чувствуя благодарность даже за это небольшое преимущество перед кем-то другим.
Марисоль поворачивается и смотрит на них, заставляя Аву чувствовать себя ощипанной птицей, и хлопает в ладоши имениннице. «Отличная работа, Челс!»
— Нам это не нужно, — говорит Кира, возвращая взгляд Марисоль, хотя она, похоже, этого не замечает. Другие девочки собираются вокруг Челси, а ее мать начинает раздавать подарки, воркует по поводу шикарной оберточной бумаги, хвалит девочек за их хороший вкус — такие зрелые.
Кира хватает Аву за руку, и они топают к мистеру Цукеру, который режет торт пластиковым ножом, искажая прямые линии, так что некоторые кусочки имеют трапециевидную форму.
«Г-н. Z, — стонет Кира, хватаясь за живот и сгибаясь пополам. «Я не очень хорошо себя чувствую.
Думаю, мне нужно прилечь».
Отец Челси моргает, глядя на них, и Ава видит, как он их видит: две девочки с бесконечными гримасами все время, пока они здесь, — их угрюмость, их почти взрослая серьезность. Они вызывают у него беспокойство. — Ты не хочешь торт? — спрашивает он, как будто сахар и сливки — необходимое лекарство от любой болезни. Противоядие от дисфории старения.
Киера тоже чувствует его слабость, как кровь в воде. Она наклоняется ближе, словно раскрывая ему секрет. «Г-н. Z… это просто, знаете ли, девчачьи штучки, — говорит она. Волшебные слова.
Мистер Цукер роется в кармане в поисках ключа от комнаты и сует его в руку Аве вместе с двумя бумажными тарелками торта с масляным кремом. «Да, иди наверх. Я пошлю Мэри немного, ну, чтобы проверить вас.
— Спасибо, мистер Цукер, — говорит Ава, позволяя ему впервые увидеть свою улыбку. Она может сказать, что это не успокаивает его, и часть ее рада. — Я позабочусь о ней.
В комнату не поднимаются; Ава знает место, где они могут побыть наедине.
«Однажды мой двоюродный брат показал мне, когда пришел за зарплатой», — говорит она Кире. «На двери есть код, но он сказал мне, что они никогда его не меняют».
«Что он сейчас делает?»
«Выращивает горшок в Колорадо. Все чертовски злы, но он говорит, что зарабатывает гораздо больше денег».
Они поднимаются на лифте на десятый этаж, и Ава ведет Киру к двери без опознавательных знаков, ведущей на крышу. Они видят весь свой центр города, маленький и аккуратный, раскинувшийся вокруг них в ничем не примечательных бежево-серых зданиях, едва превышающих высоту отеля. Ава испытывает отвращение к малости этого места, своего дома, но в то же время и воодушевление, словно видя мир, который она может уместить в своей руке — город в снежном шаре, затененном блестками, — где только она может решать, что ей нужно.
Девочки едят пальцами торт и свешивают ноги с крыши, наблюдая за макушками людей, когда они входят и выходят из отеля с чемоданами и своими пятью или шестью детьми, прислушиваясь к невнятной суете чужой жизни.
Ава не может сказать, счастлив ли кто-нибудь из них отсюда, действительно ли что-то становится лучше с возрастом.
«Каково это — перемолоть на мясорубке?» — спрашивает Ава.
«Ты был бы птичьей колбасой! Ты можешь представить? Кто-то поджарил тебя на завтрак? Кира имитирует переворачивание колбасы на сковороде.
— Ням, — говорит Ава.
«Каково быть казненным? В стиле Анны Болейн? Отруби себе голову!»
Девочки ходят туда-сюда, теряя счет времени, и на несколько мгновений это действительно мир, в котором существуют только она и Кира. Идеальное место.
— Нам нужно вернуться, — говорит Ава, вставая, — пока они не вызвали полицию.
«Отвратительно», — протягивает Кира, тоже вставая. Она кажется озадаченной, глядя на редкие крыши, как будто она что-то видела, но не может понять, что это такое. Она сбрасывает свою бумажную тарелку с крыши, и Ава делает то же самое, наблюдая, как они медленно и красиво опускаются на землю. Ава поворачивается, чтобы вернуться.
Кира говорит позади нее: «Каково это — упасть с крыши?» Образ вспыхивает в сознании Авы — вихрь воздуха, ломающиеся кости, красный и бугристый шлепок. Ужасно. Она оборачивается, чтобы сказать это слово Кире. Но Ава смотрит только на пустой воздух, на небо, расстилающееся голубым — настоящим Божьим голубым — над зданиями в центре города.
Внизу кто-то начинает кричать.
Ава чувствует, как ее тянет к выступу. Имя Киры застряло у нее в горле, легкие сжались, кровь прилила к голове, словно взмах диких крыльев. Ее ноги двигаются — тяжело, под действием снотворного — без ее согласия. Даже сейчас она удивляется двойственности, поскольку внутри нее поднимаются два противоположных желания, формулируя что-то, что ощущается как холодный огонь, горящий в ее груди: желание бежать, а также все видеть.
Ава наклоняется над краем и смотрит вниз.
IV.
Вопросы и ответы
Что ты делал на крыше? Как ты туда поднялся? (Разве я не воспитал тебя более разумно?) Она сказала, что ей грустно? Было ли это что-то, что мы сделали? Она злилась на нас? Как это могло случиться? (Почему за вами не следили?) Вы двое подрались, толкнули ее? (Вы обвиняете мою дочь?) Что мы должны думать? Почему ты не остановил ее? (Как она могла?) Зачем ребенку…? Как ребенок мог…? Это наша вина? (…) Что же нам теперь делать? Молиться? Мы должны быть удовлетворены этим?
Ава позволяет взрослым говорить.
Она рассказала им все, что знает, кроме того, с чем они не могут справиться, чего лучше не говорить. Что из всех возможных и противоречивых истин есть меньшая, но гораздо более простая причина, по которой Кейра решила пасть. Вот только: она хотела знать, на что это похоже.
В.
Кровь
У нее начались месячные в ванне через три дня после того, как Киру опустили в землю. Кровь темная, больше, чем просто кровь, твердые красные очертания плывут по воде. Слабая боль пронзает живот и поясницу Авы, но сейчас это ничего не значит. Не с кем сравнивать. Весь кайф от этого был только в том, чтобы стоять лицом к лицу с Кирой и на мгновение чувствовать, что они такие же. Но Кира всегда была первой во всем, что они делали, даже в этом. Ава понимает, что она когда-либо играла только в смерть, но это то, что принадлежит Кире.
Кира была единственным человеком, который когда-либо видел ее по-настоящему. Она узнала что-то в лице Авы, что-то родственное ей самой, и начала называть это.
(Кажется, я тону.) Кто теперь ее знает? Не мать, с которой Ава хранила молчание, потому что знала, что если бы она этого не сделала, она бы закричала, разразившись воем — неудержимым, ярким ядом. Мать ей этого не говорила, но она слышала, как она разговаривала со своими друзьями: если бы они время от времени шлепали эту девочку, может быть, она была бы жива.
Ава делает долгий медленный вдох и погружается под воду. Она держит глаза закрытыми, пока ее тело опускается на фарфоровое дно; ее сердце постоянно стучит, как звук, так и чувство. Он наполняет ванну, утешая, разочаровывая, абсолютный. Может ли она быть похожей на Киру? Открыть ей рот и дать хлынуть воде и крови?
Она открывает глаза вместо рта, и ее мать стоит над ней, наблюдая, ее лицо неясно над мелкой рябью. Она вскакивает, глотая воду от удивления и давясь ею. Мать Авы наклоняется и грубо хватает ее за плечи. Ее руки тверды даже несмотря на капли воды, стекающие по рукам Авы. Она сжимает ее и заставляет дочь смотреть ей в глаза.
«Это навсегда. Ты слышишь меня?» — говорит она, и Ава впервые с тех пор, как ей исполнилось тринадцать, видит вспышку узнавания на лице матери, немного понимания. (Что, если она была известна все это время?) Эта новая идея разрушает Аву, что-то трещит внутри нее — видение ее матери как невидящего камня — и слезы льются горячими и быстрыми потоками под давлением пустого опустошения. Она сидит и трясется, а мамины пальцы прижимаются к ее рукам, и ей так приятно чувствовать боль.
«Все в порядке, — говорит ее мать. «Выпусти».
Она хватает полотенце, поднимает Аву на ноги, вытирает ее и ведет в гостиную. Сидя между ног Авы, она распутывает волосы дочери и смазывает ее кожу головы, массируя ее своими уверенными пальцами. Она заплетает волосы в корону и все это время позволяет Аве плакать, ничего не говоря. Ава удивляется этому новому чувству, чувству раскрытия — как будто что-то маленькое, большое происходит внутри нее, освобождая место.
«Мне так грустно, мама», — говорит она, и хотя это слово означает не то, что она хочет, Ава чувствует, когда мать кладет обе руки на глаза Авы, ловя мокрые и соленые слезы.
, что ее мать точно знает, что она имеет в виду.
Когда люди спрашивают, что случилось с ее подругой — всякий раз, когда она упоминает Киру, рассказывая о какой-то глупой вещи, которую они делали, приручают, что людям не будет больно слышать — она вспоминает уроки физкультуры, когда они впервые встретились. Когда ее спрашивают, как умер твой друг? она им скажет, Она утонула.
Со временем разбитое тело Киры на бетоне отеля — это не то, к чему она возвращается, когда думает о своей подруге, и она будет часто думать о Кире, особенно в такие моменты, когда она сейчас и навсегда первая и единственная — первая кайф , первая автомобильная авария, первый секс. (Этот конкретный кусочек пустоты, этой вины осядет и сгладится во что-то вроде покоя.) В брачную ночь она будет танцевать грудь к груди со своим мужем — мужчиной, которого она не уверена, но думает, что любит. . Мужчина, который видит ее и не пытается сказать ей, что ей нужно. Покачиваясь рядом, их тела излучали приятное тепло, Ава вспоминает день, близкий к концу тринадцатого года.
В день, когда ее подруге исполнилось бы четырнадцать, она пробралась на задний двор Киры и спустилась в водоем, чтобы полюбоваться закатом, водой и небом, горящими розовым; стоять на том же берегу, где она и Кира пугали головастиков, где они смеялись и прихорашивались. Место, где они — две чудовищные девушки — владели всем миром. После того, как солнце скрылось за краем горизонта, Ава ушла тем же путем, что и пришла, спотыкаясь на заднем дворе, небо темнело, все было тихо, пока она не услышала что-то маленькое и задушенное, прорезающее сумерки. Мама Киры сгорбилась в кресле в углу двора, закрыв лицо руками, накинув халат, обнажая одно молочно-голубое бедро с голубыми прожилками.
Это образ, к которому Ава возвращается в первую брачную ночь и многие другие: идет к матери Киры; встать перед женщиной и положить руку ей на плечо; как все тело ее матери казалось вогнутым, как будто поглощая себя. Она вспомнит, как расстегнула халат женщины и прижалась к ней своим телом, их кожа соприкасалась в месте соприкосновения, образуя уплотнение.