Журналист Акмарал Сыздыкова и фотограф Бахытжан Батырханулы отправились в аульный округ «Родина». В ауле есть своя авиация, телеканал, зоопарк, молочный комплекс. Об этих и других объектах рассказывает фоторепортаж. Хозяйство объединяет три села: Родина, Зеленый-Гай и Садовое. Живет здесь 1800 человек.
На въезде в село. НЕ убитые дороги и дорожные разметки.
Людей и машин на улицах мало, но жители все равно обязательно пользуются пешеходными переходами.
Молочно-животноводческий комплекс. В 2007 году немецкие специалисты установили здесь все оборудование и завезли 752 голов КРС голштино-фризской породы из Канады. Каждый день столица получает 25 тонн молока и молочной продукции c «Родины», но даже этого объема не хватает для удовлетворения потребностей Астаны в молоке.
В 2012 году построили молочный завод, который производит: молоко, кефир, сметану, ряженку, сливки, йогурты и прочее. Надой на одну корову здесь – 7200 кг в год, что превышает средний республиканский уровень в 3 раза. На фото - спец чесалки для коров.
Жители села получают от хозяйства 100% оплату: коммунальных услуг, дров, угля, сена, бани, и парикмахерской. 50% скидку на продукты питания получают участники ВОВ, инвалиды 1 группы, матери, участники тыла. Всеми этими благами пользуются не только работники агрофирмы, но и бюджетных организаций аула, как, например, воспитатель детского сада Юлия Александровна. В ее группе 6 детей. Работает она 6 дней в неделю, как все жители «Родины».
Детский сад «Солнышко» построен за счет хозяйства и передан безвозмездно государству.
Введен в эксплуатацию хоккейный корт. Учащиеся средней школы бесплатно питаются в школьной столовой, занимаются в танцевальных и музыкальных кружках. Оплачиваются все поездки на различные мероприятия, связанные с учебой, спортом, культурой. В ауле работают автобусы, которые отвозят детей в школу и на все дополнительные занятия. Что немаловажно, у детей сельчан есть гарантированный доступ к высшему образованию, потому что хозяйство берет на себя оплату обучения в ВУЗе всех нынешних и будущих выпускников школ.
Учитель музыки в сельской школе. В день нашего репортажа у Николая Ивановичы был юбилей. Музыкальные номера его воспитанников занимали призовые места на многих республиканских конкурсах.
В отличие от многих казахстанских сел, молодежь здесь не стремится в город. Напротив, в поисках работы люди приезжают в «Родину». Но не для всех она открыта. Какие люди не приветствуются? И почему в селе никто не закрывает двери машин? Об этом рассказал руководитель "Родины" Иван Сауэр:
«...там моя машина стоит и я понятия не имею о том, чтобы ее закрывать. А там и телефон лежит, и документы. Охранников никогда не было - так живем. Вот сегодня сколько приехало людей, чужих. Просятся. Но чужих принимаем по конкурсу, причем «прошиваем» полностью все. Не как КГБ на предмет благонадежности, а узнаем, что за люди. Как у них порядок на усадьбе? Как дети в школе учатся?
Я вам расскажу один случай. Приехала одна молодая семья. Им где-то по 35-38 лет. Говорят: «Мы из села. Поехали в город, не смогли себя там найти, хотели бы обратно в село». Я посмотрел: одеты хорошо, там машина стоит. Записал. Начали проверять. А сынок попал в город, в дурную компанию, на учет по наркотикам. Они приезжают через неделю. Я им говорю: «Слушайте, я же вас просил честно все рассказать. «Мы все рассказали», - говорят. Спрашиваю: «А про сына?» Они аж подпрыгнули!»
Детский парк откроют к 2014 году. Как рассказали строители, здесь будут ручейки с рыбками, качели-карусели, бассейн под открытым небом и много мороженого.
В «Родине» работают цех по производству кулинарных изделий, пекарня, цех по производству пельменей и вареников. Цены на основные продукты в среднем в полтора-два раза ниже, чем в Астане.
Кроме супермаркета есть и ларьки, где всегда можно купить свежее молоко и хлеб местного производства. У немногих жителей есть своя корова, но и они покупают заводское молоко
.
О жилищных условиях на селе. Если жилье освободилось, то хозяйство выкупает у наследника. Делают капитальный ремонт и отдают молодым. Вне зависимости от того, у него высшее образование или он водитель, механизатор, животновод. Есть пенсионеры, которые живут в ведомственных квартирах. Никто от них не требует освобождать.
Есть и небольшие уютные дома. На территории работает водопровод с разводящими сетями. Дома подключены к центральной отопительной системе.
По госпрограмме «Родине» выдали квоту на строительство 8 домов, до 2014 года их должны сдать. Молодые люди до 29 лет участвуют в программе софинансирования.
- Государство гарантирует Т80 тысяч за квадратный метр жилья. А в сельской местности менее, чем в 120 тысяч не уложится: хозпостройки, гараж нужен. Мы добавляем свои деньги. Нам это интересно, потому что тут наши люди живут, - рассказал Иван Сауэр.
Школа, дом культуры, врачебная амбулатория – все эти объекты были признаны лучшими в области. Дом культуры получил гран-при в первом республиканском конкурсе за образцовую работу. В разные годы здесь выступали народный артист Казахстана Алибек Днишев. Все помнят приезд и творческий вечер с народным артистом России Евгением Леоновым.
В «Родине» также имеется своя авиация. Пока самолеты предоставляются в аренду для панорамных фотосъемок. В будущем планируется, что авиация станет источником доходов для села.
.
В 2012 году заработал ветрогенератор мощностью 750 кВт. Как говорят сельчане, этого хватает на покрытие половины хозяйственных нужд. Стоимость проекта – 2 млн евро. Объект является экологически чистым альтернативным источником энергии.
Недавно построенный православный храм.
Зоопарк
Пожилые люди, оставшиеся одни, не остаются без присмотра. Для них построили «Дом ветеранов», куда они могут переехать при желании. В доме работают повар и медсестра - они ухаживают за пенсионерами.
Раньше женщины села принимали на дому услуги по маникюру, но недавно построили салон красоты
.
yvision.kz
Начинали мы с фермы в селе Каськово Волосовского района Ленинградской области, которую купили в 2007 году. До нас там был совхоз, который развалился. Мы производили молоко, которое поставляли крупным переработчикам. Молоко у нас получалось хорошее, но выяснилось, что переработчикам не нужно хорошее молоко. Точнее, им все равно, какое оно: они покупают хорошее с плохим примерно по одной цене, смешивают в одной большой емкости — и кипятят все, чтобы было безопасно. Нам это было обидно, потому что плохо работать не хотелось. Тогда мы решили сделать свою переработку, чтобы выпускать интересные продукты. Задумывали переработку маленькую, простенькую, но аппетит пришел во время еды, так что сделали основательную.
Ферму мы купили с коровами: было некоторое их количество, что называется, выживших в безвременье. Сейчас их, конечно, существенно больше, но все они — потомки тех коров. У нас великолепное поголовье и довольно большие надои: в среднем по России корова дает 4–4,5 тонны молока в год, у нас в 2015 году было 10,5 тонн. Причем на старой, еще советской ферме: сейчас мы будем строить новую, под стать заводу — в три раза больше и роботизированную.
Чтобы коровы давали много молока, нужно их правильно кормить, правильно за ними ухаживать — и, конечно, нужна правильная селекция.
У нас коровы голштинизированной черно-пестрой породы. Кроме количества молока важны также его жирность, содержание белка, легкость отела и даже ровность спины и ног. Последнее на качество молока не влияет, просто некрасиво.
Голштинскую породу специально выводили ради большого количества молока. Конечно, вымя должно быть таким, чтобы в нем это количество помещалось, но главное в вымени — это связки, которые его держат. Если вы бывали на фермах, то, возможно, видели коров с выменем как чемодан: кажется, что там очень много молока. Но на самом деле такая корова никуда не годится: у нее порваны связки и вымя отвисло.
Но у голштинских коров и много минусов. Они очень капризные, что проявляется в самых разных вещах. Они легко заболевают. У них трудности с оплодотворением. Понятно, что корова на ферме — по сути, олимпийская спортсменка, ей не до размножения. Любую корову, которая дает много молока, трудно заставить стать беременной, но с голштинскими просто беда. А если она не забеременеет и не родит теленка — понятное дело, молока не будет.
Почему у нас такие коровы хорошие? На самом деле просто потому, что Ленинградская область — а в ней был лучшим Волосовский район — еще в советские времена была флагманом молочного животноводства именно по генетике. Просто так получилось: сюда шло лучшее семя, здесь собрались лучшие специалисты. И это до сих пор так: у нас средние надои по области отличаются от общероссийских радикально. Раньше в Волосовском районе было племобъединение, куда завозили быков из-за границы. Но сейчас мы закупаем голштинское семя напрямую за рубежом: выбираем быков-производителей по каталогам.
В тех зданиях, в которых сейчас находится наш молочный завод, изначально был маслобойный цех при усадьбе барона Николая Корфа. В советское время в них были автомастерские. Но когда они попали к нам, все уже было разрушено. Мы восстанавливали все с помощью реставраторов, согласовывали проект — потому что это памятник архитектуры.
Завод нам проектировали немцы, только на проект ушло примерно 8 месяцев, потом еще год строилось. Оборудование — тоже европейское. Собственно, если ты хочешь сделать все на высшем уровне, то в Европе всего две компании, которые делают все необходимое оборудование. Можно, конечно, собирать все кусками — но зачем?
У нас немножко нестандартный формат. Большой завод начинается от 500 тонн переработки в день, маленький фермерский — это 3–5 тонн. У нас 50.
Когда мы затеяли строить завод, то решили брать качеством и подходом. Потому что конкурировать с крупными переработчиками в цене, конечно, невозможно. Та же компания «Пепсико», которой принадлежит «Вимм-Билль-Данн», может сколь угодно низкую цену держать, ей все равно: ей доля на рынке важнее. Чтобы быть конкурентом ей, надо становиться какими-то жуликами, добавлять в продукты то, что не положено добавлять, и так далее. К нам много специалистов приезжали, мы водили их по заводу, все показывали. И они придирчиво, напряженно все время спрашивали: «А можно вот эту дверь открыть? А можно вот тут посмотреть?» Искали жироплавильную машину, которая издает специфический запах. Не нашли.
Мы сразу сделали установку на качество, за которое не стыдно нам самим. Настоящее, хорошее молоко не может стоить дешевле определенного уровня — вот просто объективно не может. Подчеркну, что хорошее молоко не является синонимом фермерского. Я бы сказал наоборот: товарищи, пейте молоко «Вимм-Билль-Данна» и «Данона», потому что это безопасно — система кипячения не оставляет ничего полезного, но и ничего вредного. Ну можно выпить хорошей воды, можно молока — будет плюс-минус одно и то же, но хотя бы безопасно. А когда ты покупаешь молоко у условной бабушки, то не знаешь, что ты покупаешь. Если посмотреть на него в микроскоп, то можно увидеть много интересного.
Нашу производственную схему мы задумывали так, чтобы найти золотую середину между безопасностью и натуральностью. Конечно, важнее безопасность, чем игра в русскую рулетку с натуральностью. Но чтобы было классно, должно быть и то, и это. И понятно, что у нас и тех, кто вступил на наш путь, себестоимость будет выше, чем у больших заводов, — у нас и сырье другого качества, и стоимость производства другая.
Но при этом чем больше переделан продукт — то есть не молоко, а десерт, творог или сыр, например, — там уже не будет такой разницы в цене с большими заводами. Потому что их политика в том, что продукты массового сегмента, по которым инфляция меряется, они в цене ограничивают. А вот йогуртно-десертные группы, сырно-творожные — у них вся маржинальность. Это политика компаний. У нас наоборот: у нас есть представление о наших затратах, и ценообразование для молока такое же, как для кефира, йогуртов, десертов, а впоследствии для творога и сыра.
Пастеризуя, мы нагреваем молоко не очень сильно, до той температуры, чтобы — по ГОСТу — убить гарантированно одну бактерию: туберкулезную палочку. Ее у нас в молоке нет, но для гарантии это делать полагается. То есть мы молоко не кипятим, нам это не нужно — к нам изначально с фермы приходит очень чистое молоко. Низкий нагрев сохраняет вкус: у нашего молока нет вкуса карамелизованной сахарозы и разложившихся белков, который появляется после кипячения. Сохраняются и некоторые полезные вещества, даже кое-какие витамины — конечно, не витамин C.
Кроме щадящей пастеризации у нас щадящая гомогенизация. Потому что чем меньше насилуешь хороший продукт, тем лучше. В молоке от коровы жир представлен в виде крупных шариков. Из-за этого если деревенское молоко постоит ночь, то утром сверху будут сливки, снизу — обрат. Чтоб этого не было, гомогенизатор создает давление и эти шарики разбивает на маленькие, которые равномерно распределяются по всему продукту. То есть и у нашего молока тоже отделяются сливки — не так, как в деревенском (да люди уже и отвыкли от такого молока), но все же.
Мы делаем молоко пониженной — 1,5%-ной — жирности, но в основном мы его не нормализуем, то есть жир из него не забираем. C какой жирностью оно пришло с фермы, с такой и делаем продукты. На упаковке у нас указан диапазон 3,5–4,5%, но на каждом стаканчике есть этикетка, где указана точная жирность. Причем для кефира, например, лучше меньше жира, для ряженки — лучше больше. Коров мы доим три раза в сутки. Самое маложирное молоко — утреннее, его мы пускаем на кефир. Самое жирное — дневное, из него делаем ряженку.
Вообще, жирность зависит и от сезона. Когда очень жарко, жирность падает. Когда резкое похолодание — тоже. Но у нас такая позиция: при хорошей постановке дела от сезона это не должно зависеть. Я надеюсь, мы с этим справились.
Настоящий кефир делается на живых кефирных грибах. Так делают не все. Прямо скажу, совсем не все. В основном делают на сухой закваске. Сухая закваска — это порошок, а кефирный гриб — это действительно гриб. Есть всего два места в стране, где его делают. Мы берем в Москве, во Всероссийском НИИ молочной промышленности. Привозим к нам, у нас он должен пройти так называемую процедуру оживления. Когда он оживает, он становится похож на цветную капусту. Для работы с кефирными грибами нужны специальные люди, микробиологи. Они говорят только о кефирных грибках — как есть люди, которые говорят только о кошечках и собачках. У человека может не быть лица, потому что, по его мнению, у кефирных грибов «сегодня нет настроения». Гриб дает важнейшую вещь в кефире: дрожжи. А дрожжи — это аромат, углекислый газ, это много что. Мы полгода мучились, не могли получить нужное количество дрожжей: грибы почему-то не вырабатывали их в нужном количестве. Но сейчас, к счастью, мы имеем их даже в 10 раз больше, чем надо.
Мы делаем продукты, про которые говорят: как раньше. Но это не совсем так: такой ряженки, которую мы делаем, никогда не было. Мы провели очень много исследовательской работы, чтобы она у нас получилась.
Ряженка — это сквашенное топленое молоко. Она должна быть вязкая, она не должна быть кислая — это мы так считаем. Она не должна быть мучнистой по консистенции — это когда смотришь на нее, а там как будто манная крупа. Это белок, свернувшийся от слишком высокой температуры. Допустим, при 95 градусах он не сворачивается, в при 97 градусах — уже через раз. И нужно подобрать оптимальную температуру, при которой мы будем получать топленое молоко. Чуть недотопил молоко — оно будет слишком бледным, и вкус будет не очень выраженный. Перетопил — может быть беда с прогорклостью.
Затем нужна правильная закваска. Одна, например, дает нужную вязкость, но, например, с течением времени — а у нас срок годности 10 суток, притом что магазины далеко не всегда соблюдают температурные режимы, — нарастает кислотность, и ряженка становится жиже. Другая закваска не дает нужной вязкости, но и кислотность не нарастает. То есть два полюса — ни то не годится, ни это. В итоге нашли то, что нам надо: одну основную и одну запасную. Потому что надо иногда закваски менять. Почему, кстати, — никто не знает: у тебя может полгода сквашиваться на определенной закваске, а вдруг перестанет. Ты на пару недель ставишь запасную закваску, и потом возвращаешься к предыдущей, и все продолжает сквашиваться.
Допустим, все получилось. Теперь ряженку в емкости надо размешать. Потому что если этого не делать, ряженка будет неоднородной. Если размешивать чересчур интенсивно, она станет слишком жидкой, что тоже неприемлемо. Если не мешать быстро — получишь расслоение. Что делать? Мы, например, были вынуждены переделать в наших емкостях для ряженки все размешивающие лопасти — они буквально нашей конструкции.
Дальше: ты все перемешал как надо, не нарушил сгусток. Теперь надо отправить ряженку на фасовку. Это рядом, 20–30 метров. У нас тут на небольшом заводе километры труб из нержавеющей стали, это очень дорогое дело, и чем больше диаметр труб, тем они дороже. Но если мы ряженку отправим по узкой трубе, соответственно, и насос будет работать в интенсивном режиме, и пока продукт идет по трубе, опять весь сгусток разобьется. Поэтому она отправляется по трубе большого диаметра, она медленно по нему течет и выливается в стакан. Отсюда, собственно, и взялся стакан: зачем такой вязкий продукт заливать в бутылку со стандартным горлом? Человек тогда просто перельет его куда-нибудь и никакого представления о твоей работе уже иметь не будет.
Вот какого рода исследовательские работы.
Срок годности нашей продукции — 10 дней. На самом деле она прекрасно хранится и 14 дней, и дольше, в силу того что у нас исходно чистое сырье: молоко с нашей фермы даже просто так, если с ним ничего не делать, 5 дней стоит. Но это маркетинг: людям кажется, что если будет написано «3 дня», то продукт более натуральный, чем если будет написано «14 дней». На самом деле, я как переработчик могу сказать: если написано, что хранится 3 дня, это говорит не о натуральности, а о загрязненности и больше ни о чем. И еще — меньше 10 дней сети не хотят. В силу такого короткого срока годности наш рынок — это только Петербург и Москва. Чтобы делать для других регионов, надо, видимо, иметь в них партнеров-производственников и опять налаживать всю цепочку, начиная с качества молока. Оно — реально большая проблема. Все, что касается металла, оборудования — это вопрос только денег, а вот то, что касается качества сырья, — это много лет занимает.
На наших стаканчиках мы указываем время дойки, погоду во время дойки (например, что была дымка) и фамилию бригадира. Нам кажется, что это создает эффект присутствия. А он влияет на вкус, на который все-таки влияют субъективные факторы. И потом: молоко по жирности отличается в разное время дня — на утренней дойке оно более легкое, на дневной дойке чуть более жирное.
С чем мы столкнулись: нам не верят, что мы пишем настоящую погоду и время. Или, наоборот, звонят нам в офис и просят, чтобы на каждом стаканчике писали имя коровы, которая дала молоко, хотя мы с дойки получаем молоко от всех коров.
А бригадир, чья фамилия указана на упаковке, — это бригадир не на ферме, а на заводе: главный в той смене, которая выпускает партию. Это даже скорее для нас нужно, чтобы в случае рекламаций не по датам в журнале смотреть, а сразу увидеть фамилию ответственного.
Мы изначально пробовали нескольких дизайнеров, совсем не Студию Артемия Лебедева, которая сделала нам новую, прозрачную упаковку. Но с нами работать — это просто сущее мучение для подрядчиков. Сущее. Притом что, когда появляется результат, они сами довольны, но сам процесс — это невыносимо и для них, и для тех, кто от нас с ними контактирует.
Вот наш стакан с носиком — это студия Depot. Там замечательный у них Алексей Фадеев, лауреат Каннской премии. Прошло много времени, мы беседовали, он узнавал наши пожелания, сам вживался, потом все это отрисовывалось — в итоге он сделал 12 вариантов оформления стакана. Наверное, три из них показались очень интересными мне, чисто художественно. Хотя вообще все были неплохие. Но мы изначально решили, что все варианты, какие бы они ни были, понесем на фокус-группы и посмотрим, что скажут люди. И Алексей при этом тоже должен был присутствовать.
И вот в Москве мы сидим за стеклом, смотрим на эти фокус-группы — а людям не нравится ничего. Причем это невозможно же сыграть: когда открыли и показали, первую реакцию все равно видно. Это уже дальше там всякие рациональные рассуждения. Я ужасно расстроился, Алексей вообще обалдел, стал говорить: «Андрей, да ты не понимаешь, все ерунда, для тебя это первая фокус-группа, а у меня по сто каждую неделю, вначале не нравится, а через три месяца это будет хит». Но я говорю: «Алексей, мы договорились же, делаем для людей, чтоб им нравилось, давай это как-то учтем». Он разозлился и сказал примерно как в «Мимино»: берите кисти и подбирайте колор сами.
Я помню, все записал, что там люди хотели, там были интересные определения вроде «дружелюбность цвета», я понял, что что-то непонятное людей раздражает, им не хочется каких-то отсылок к раннему Малевичу, он молока просто хочет купить. Потом послали Алексею выжимку из того, что хотят видеть люди. И он после этого сделал вещь, которую мог сделать только большой профессионал. Он не послал нас, притом что времени понимаете сколько уже прошло, и там же какие-то предоплаты, контракты не закрыты и так далее — жуть. Он взял фотоаппарат, в сентябре к нам приехал, погода была плохая, дожди шли, он тут просидел неделю, лежал в траве, фотографировал разные капли на травинках, ферму, поля. С утра до ночи. И после этого сделал вариант, который у нас сейчас. Мы опять запустили фокус-группу — тут уже его пришлось силком тащить. Но когда людям показали этот стакан, то не было вообще никого, кому не понравилось. Профессионалам надо доверять, но и своим вкусам — тоже.
Но эти наши, скажем так, капризы мало кто может выдержать, маленькая компания не сможет. Это в большой компании людей много, они нас могут перекидывать. Но дело в том, что 95% заказчиков — я про 95% говорю с большим оптимизмом, на самом деле, может, 99,5%, — им же все равно. Это представители больших контор, которые могут позволить себе пойти к таким совсем недешевым, прямо скажем, дизайнерским компаниям. И таким заказчикам по большому счету все равно, как продукт будет продаваться. А нам надо получить результат. У нас нет никакой программы по освоению маркетингового дизайн-бюджета. Как — мне рассказывали — у Valio был проект переделать одну девочку на «Виоле» на другую: целое дело. В Valio решение об этом принималось, я думаю, три года десятью вице-президентами. Вот, собственно, наш подход. Он в дизайне ничем не отличается от того, что мы сделали с ряженкой: многомесячное занудство, пока не получим того, что нам кажется хорошим.
Молочное производство — дело затратное, трудное, не сильно прибыльное. Но слушайте, во-первых, это очень интересно. А во-вторых, какая альтернатива? Я вот так рассуждаю: если ты, допустим, Моцарт, то все понятно: ты Моцарт. Ты с четырех лет воспроизводишь сложные мелодии. Но если ты в этом смысле не Моцарт, то есть не человек со специфической одаренностью в какой-то одной области, то, в принципе, какая разница — делать молоко или, не знаю, строить заправки для электромобилей на Восточном побережье США? Я хочу сказать, что это во многом произошло по воле случая.
Но важен подход. Мы не видим «Молочную культуру» как маленькую, нишевую такую компанию. Для нас это начало. Начало большого производства. Просто нам надо, как в любом деле, прицелиться. Отработать рецепты, логистику, наши дизайнерские подходы, собрать нужную команду. Потому что мы считаем, что за нашим подходом будущее. Мы считаем, что молочные продукты так и будут производиться. То, что сейчас их производят фактически на химических заводах, — это дело временное. Мы пионеры некого нового способа производства. А то, что сложно, невысокая маржинальность и так далее, — да, вначале нет. Но если ты хочешь удалить с рынка большие корпорации, то надо с чего-то начинать. Вернее, не корпорации, а их подход, просто потому что он вредный.
Знаете, например, что полезность обезжиренных продуктов — это миф, порожденный как раз таким подходом? Одно из самых полезных веществ в молоке — это кальций. А он не усваивается без жира. Чем больше жира, тем лучше усваивается кальций. Когда пожилой человек пьет обезжиренный кефир, потому что есть укрепляющий кости кальций, он просто выкидывает деньги на ветер. И еще: нет жира — нет вкуса.
Но молочный жир очень дорог, поэтому его забирают у молока и продают то, что получилось, дороже, чем обычные продукты: дескать, это очень трудно — забрать жир. А жир добавляют в сметану, творог и другие продукты, которые тоже можно продать дороже.
eda.ru
Журналист Акмарал Сыздыкова и фотограф Бахытжан Батырханулы отправились в аульный округ "Родина".
В ауле есть своя авиация, телеканал, зоопарк, молочный комплекс. Об этих и других объектах рассказывает фоторепортаж. Хозяйство объединяет три села: Родина, Зеленый-Гай и Садовое. Живет здесь 1800 человек.На въезде в село. Не убитые дороги и дорожные разметки.Людей и машин на улицах мало, но жители все равно обязательно пользуются пешеходными переходами.Молочно-животноводческий комплекс. В 2007 году немецкие специалисты установили здесь все оборудование и завезли 752 голов КРС голштино-фризской породы из Канады. Каждый день столица получает 25 тонн молока и молочной продукции c "Родины", но даже этого объема не хватает для удовлетворения потребностей Астаны в молоке.В 2012 году построили молочный завод, который производит: молоко, кефир, сметану, ряженку, сливки, йогурты и прочее. Надой на одну корову здесь – 7200 кг в год, что превышает средний республиканский уровень в 3 раза. На фото - спец чесалки для коров.Жители села получают от хозяйства 100% оплату: коммунальных услуг, дров, угля, сена, бани, и парикмахерской. 50% скидку на продукты питания получают участники ВОВ, инвалиды 1 группы, матери, участники тыла. Всеми этими благами пользуются не только работники агрофирмы, но и бюджетных организаций аула, как, например, воспитатель детского сада Юлия Александровна. В ее группе 6 детей. Работает она 6 дней в неделю, как все жители "Родины".Детский сад "Солнышко" построен за счет хозяйства и передан безвозмездно государству.Введен в эксплуатацию хоккейный корт. Учащиеся средней школы бесплатно питаются в школьной столовой, занимаются в танцевальных и музыкальных кружках. Оплачиваются все поездки на различные мероприятия, связанные с учебой, спортом, культурой. В ауле работают автобусы, которые отвозят детей в школу и на все дополнительные занятия. Что немаловажно, у детей сельчан есть гарантированный доступ к высшему образованию, потому что хозяйство берет на себя оплату обучения в ВУЗе всех нынешних и будущих выпускников школ.Учитель музыки в сельской школе. В день нашего репортажа у Николая Ивановичы был юбилей. Музыкальные номера его воспитанников занимали призовые места на многих республиканских конкурсах.В отличие от многих казахстанских сел, молодежь здесь не стремится в город. Напротив, в поисках работы люди приезжают в "Родину". Но не для всех она открыта. Какие люди не приветствуются? И почему в селе никто не закрывает двери машин? Об этом рассказал руководитель "Родины" Иван Сауэр:"...там моя машина стоит и я понятия не имею о том, чтобы ее закрывать. А там и телефон лежит, и документы. Охранников никогда не было - так живем. Вот сегодня сколько приехало людей, чужих. Просятся. Но чужих принимаем по конкурсу, причем "прошиваем" полностью все. Не как КГБ на предмет благонадежности, а узнаем, что за люди. Как у них порядок на усадьбе? Как дети в школе учатся?Я вам расскажу один случай. Приехала одна молодая семья. Им где-то по 35-38 лет. Говорят: "Мы из села. Поехали в город, не смогли себя там найти, хотели бы обратно в село". Я посмотрел: одеты хорошо, там машина стоит. Записал. Начали проверять. А сынок попал в город, в дурную компанию, на учет по наркотикам. Они приезжают через неделю. Я им говорю: "Слушайте, я же вас просил честно все рассказать. "Мы все рассказали", - говорят. Спрашиваю: "А про сына?" Они аж подпрыгнули!"Детский парк откроют к 2014 году. Как рассказали строители, здесь будут ручейки с рыбками, качели-карусели, бассейн под открытым небом и много мороженого.В "Родине" работают цех по производству кулинарных изделий, пекарня, цех по производству пельменей и вареников. Цены на основные продукты в среднем в полтора-два раза ниже, чем в Астане.Кроме супермаркета есть и ларьки, где всегда можно купить свежее молоко и хлеб местного производства. У немногих жителей есть своя корова, но и они покупают заводское молоко.О жилищных условиях на селе. Если жилье освободилось, то хозяйство выкупает у наследника. Делают капитальный ремонт и отдают молодым. Вне зависимости от того, у него высшее образование или он водитель, механизатор, животновод. Есть пенсионеры, которые живут в ведомственных квартирах. Никто от них не требует освобождать.Есть и небольшие уютные дома. На территории работает водопровод с разводящими сетями. Дома подключены к центральной отопительной системе.По госпрограмме "Родине" выдали квоту на строительство 8 домов, до 2014 года их должны сдать. Молодые люди до 29 лет участвуют в программе софинансирования.- Государство гарантирует Т80 тысяч за квадратный метр жилья. А в сельской местности менее, чем в 120 тысяч не уложится: хозпостройки, гараж нужен. Мы добавляем свои деньги. Нам это интересно, потому что тут наши люди живут, - рассказал Иван Сауэр.Школа, дом культуры, врачебная амбулатория – все эти объекты были признаны лучшими в области. Дом культуры получил гран-при в первом республиканском конкурсе за образцовую работу. В разные годы здесь выступали народный артист Казахстана Алибек Днишев. Все помнят приезд и творческий вечер с народным артистом России Евгением Леоновым.В "Родине" также имеется своя авиация. Пока самолеты предоставляются в аренду для панорамных фотосъемок. В будущем планируется, что авиация станет источником доходов для села.В 2012 году заработал ветрогенератор мощностью 750 кВт. Как говорят сельчане, этого хватает на покрытие половины хозяйственных нужд. Стоимость проекта – 2 млн евро. Объект является экологически чистым альтернативным источником энергии.Недавно построенный православный храм.
Зоопарк.Пожилые люди, оставшиеся одни, не остаются без присмотра. Для них построили "Дом ветеранов", куда они могут переехать при желании. В доме работают повар и медсестра - они ухаживают за пенсионерами.Раньше женщины села принимали на дому услуги по маникюру, но недавно построили салон красоты.
www.nur.kz
Всего лишь в 70 км от столицы расположился поселок Родина, на территории которого находится одноименная агрофирма. «Родина» обеспечивает близлежащие поселения, и в том числе Астану, всем необходимым в повседневной жизни продовольствием. Мы посетили молочный завод «Родина» и своими глазами увидели, как производится их продукция.
Штат: 25 человек
Год основания: 2012
Площадь производственного цеха: 483 м2
Производимая продукция: молоко, сливки, сметана, кефир, ряженка, творог, кисломолочный напиток «Снежок», сливочное масло
.jpg)
О ПОДГОТОВКЕ СЫРЬЯ
.jpg)
.jpg)
Работа завода начинается в шесть утра, когда к работе приступает слесарь и запускает рабочие котлы. В парном молоке имеется большое количество вредных примесей и излишней пены, поэтому его необходимо пропустить через машину для сепарирования для того, чтобы от них избавиться.
.jpg)
Бактерии, также содержащиеся в свеженадоенном молоке, ликвидируются в процессе пастеризации, который подразумевает собой одноразовое нагревание, создающее условия невозможные для выживания бактерий и дает возможность продукту дольше сохранять пригодный для употребления вид. На заводе отвергают популярный метод ультрапастеризации. Хоть он и дает возможность сохранить продукт в течение полугода, но данная процедура существенно вредит полезным свойствам товара.
Эти процессы заканчиваются к семи утра. Затем сырье до 11 часов утра пропускается через очиститель для того, чтобы избавиться от оставшихся примесей.
.jpg)
О КОНТРОЛЕ КАЧЕСТВА
.jpg)
Каждый этап производства сопровождается обязательной лабораторной проверкой образцов. В пункты тестирования входят такие показатели как термоустойчивость, плотность, кислотность, жирность, консистенция, вкус и запах.
.jpg)
Например, термоустойчивость проверяется путем добавления в образец раствора с 75% концентрацией спирта. Если после этого в молоке появляются хлопья, то термоустойчивость слабая. А для определения оптимального уровня кислотности, продукция фильтруется щелочью.
.jpg)
Кроме того, сырье, приезжающее из других городов, проверяется на наличие соды. Ее часто добавляют для того, чтобы предотвратить быструю порчу молока, но ее наличие существенно снижает качество продукции.
.jpg)
Также проверяется соответствие концентрации жира в продукте показателю на упаковке. Жирность – фактор, зависящий от коровы, ее физиологии и рациона питания.
.jpg)
О ПРОЦЕССЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ
.jpg)
Затем молоко уходит в цистерны, так называемые танки, и в них происходит процесс приготовления конечной продукции. Каждый танк подходит для производства любого вида продукции. Варьируется лишь температура охлаждения, скорость оборотов размешивания и общая температура, необходимая для того или иного продукта.
.jpg)
Кроме того, для производства кисломолочных изделий необходима закваска, добавляющаяся в сырье, и время для ее действия. Например, для сметаны необходимо восемь часов ее активного воздействия, а для получения кефира нужна закваска более продолжительного действия в течение 16 часов.
.jpg)
Дополнительные меры нужны для приготовления ряженки и творога. Ряженка требует первоначального доведения сырья до высоких температур, вследствие чего она приобретает свой характерный окрас. Затем масса охлаждается и только потом в нее вводится закваска, которая действует в течение восьми часов.
.jpg)
А для изготовления творога, помимо того же нагревания и внесения закваски, необходимо продолжительное охлаждение, в процессе которого продукт избавляется от содержащихся излишков. Технология получения «Снежка» требует восьмичасовой закваски и добавления сахара. Вся готовая продукция проходит проверку и затем лаборантами обозначается необходимое время упаковки.
.jpg)
.jpg)
Упаковка продукции, как правило, осуществляется вечером. Тогда же слесарь принимает молоко с вечернего надоя и готовит сырье к следующему производственному дню.
.jpg)
.jpg)
В век использования разного рода химических добавок и стимуляторов вкуса для жителей поселка Родина и всех людей, которые являются потребителями молочной продукции завода, особо ценно иметь буквально в шаговой доступности производителя, которому можно довериться. И эти взаимоотношения совершенно взаимны. Администрация «Родины» никогда не позволит себе действовать во вред своему потребителю.
.jpg)
.jpg)
weproject.kz
Перед отъездом в Целиноградский район, главный редактор сайта посоветовал заранее связаться с Иваном Сауэром — руководителем агрофирмы «Родина» — скорее всего он живет в Астане и в аульном округе Родина бывает редко, наездами. Но оказалось, что дом Ивана Адамовича здесь – в Родине.
Одноэтажное здание в аульном округе зовут просто «офисом», на фасаде только одно слово: «РОДИНА». Мы заходим в кабинет, и Иван Сауэр сразу предупреждает:
— Я сейчас здесь на квартире, это не мой кабинет. Мы сделали полностью ремонт офиса, и я свой кабинет оставил напоследок — не из-за каких-то идейных соображений, а по той простой причине, что у меня там есть отдельный выход. Этому зданию 18 лет и с тех пор мы здесь ничего не делали. А толкнуло сделать ремонт то, что президент приехал, понравился ему наш храм, сказал: «Шикарный, молодец!» Увидел дом культуры: «Это целый дворец!», а потом говорит: «А между ними твой офис уже не смотрится».
— Я слышала, что вы так и свой дом построили: приехал президент и спросил, почему у вас нет дома, мол, может, вы и не собираетесь здесь жить?
— Да, мы все делаем с подачи. По подсказке. Дом так построил, теперь и офис ремонтируем.
— Если мы заговорили о президенте. Вам наверняка предлагали жить и работать в Астане?
— Да, конечно, и не раз.
— Какие должности вам предлагали?
— Сейчас я даже и не вспомню все, что мне предлагали. Вот сюда я попал – это было шестое предложение. Мне предлагали несколько хозяйств, даже должность директора фарфорового завода в поселке «Фарфоровый».
— Почему вы отказывались?
— Я был молод, когда начали предлагать директорство, мне было 26 лет.
— Почему так рано?
— Где-то заметили, где-то везло. После института я пошел работать бригадиром, для всех это было большим удивлением. Не принято было, чтобы работать бригадиром шел человек с высшим образованием. Это обычно кто-то из механизаторов отличился и его выдвигают бригадиром, а с института… Во-первых, считалось, что мало опыта, во-вторых, бригадир с высшим образованием — это как-то слишком. А я пошел. Принял не просто бригаду, а самую отстающую. За 25 лет я был там 21-й бригадир, у них было так, что в год по два меняли. Через три года мой портрет появился на доске почета, а потом все пошло-поехало: главный инженер, потом было предложение стать первым райкомом комсомола, замом по производству, потом директором. Тогда же была четкая система резерва кадров. Вот ты себя там проявил бригадиром – все, тебя уже ставят в резерв на главного специалиста. А я был инженером – значит, на главного инженера. Начал работать, за короткий период мы смогли построить нефтебазу, она заняла первое место в республике. Наши показатели по работе машинно-тракторного парка первые по республике. «Родину» мне предлагали дважды. Первый раз я отказался, это было где-то за 3 месяца до моего фактического сюда назначения, я отказался по той же причине: считал, что мне рано, я еще не созрел. Мне было 28 лет. А когда уже во второй раз поступило предложение, там меня уже загнали в рамки: или туда идти, или из резерва потихоньку будут задвигать. Мол, почему я так себя веду? Мне оказывают доверие, а я выбираю. Когда в такие жесткие условия поставили, первый секретарь райкома сказал: «Слушай, давай пока не поздно, иди в «Родину», а то тебя куда-нибудь точно сошлют. Ну, я сказал: «Раз так вопрос стоит, лучше в «Родину». И буквально через год-полтора после назначения началось: предлагали быть директором более крупного хозяйства, начальником управления, председателем райисполкома, главой района, потом акимом районов, сам президент предлагал должность акима области. Много предложений было. Но сначала был полный транс, или как вы сейчас говорите, отстой. Вы можете себе представить: я родился в Малиновке (теперь Акмол), это наш нынешний райцентр. Там работал знаменитый на всю страну герой соцтруда Шарф Иван Иванович. Хозяйство: птицеград, всевозможные понты, которые были в то время, там присутствовали, потом, после института, я был направлен в совхоз Красный флаг, это был аул. Он был битый, не считался передовым, мне казалось, что после Малиновки, это край вселенной. Но когда я приехал сюда, в Родину, я был в шоке. Никакого асфальта, ни одного фонаря, ни в одном доме не было водопровода – даже у директора, ни канализации, ни тем более центрального отопления. Сегодня в каждом доме это есть: вода холодная, горячая, канализация, отопление. И это появилось здесь тогда, когда в других населенных пунктах это все уничтожили. Самое жуткое было – осень, дожди льют, день работников сельского хозяйства, и я не могу зайти в клуб – у меня туфли, сапог нет. Грязь, непролазная глина. Прыгал, прыгал, кое-как запрыгнул, но самое интересное меня ждало внутри: 50% мужчин были одеты в телогрейки и кирзовые сапоги. Я чуть не упал там сразу. Я говорю: «Это что за наряд для дома культуры?» «Ты о чем? Это же новая телогрейка!»
— Что вы сделали здесь первым делом?
— Это в книжках написано и в фильмах показано: приходит молодой руководитель и сразу: «Вот это сюда, вот так надо делать! Я не буду строить какие попало дома, я буду строить самые замечательные дома! Вот так!» А старики говорят: «Нет, надо всех под крышу!», «Да, под крышу, но дома добротные!». Но так хорошо только в фильмах получается, в жизни все по-другому. В общем-то никаких великих секретов тут нет. Все делают люди, нужны хорошие работники. Чтобы были хорошие работники, нужны хорошие условия. Хорошая заработная плата. Все понятно, но как это сделать? Как создать хорошие условия? Я знаю: водопровод, канализация, асфальт, освещение, детский садик, школа, дом культуры. Все знаю. Где все взять? Времена тотального дефицита. Вокруг такие директора, монстры, герои соцтруда работают, и зеленый пацанчик вдруг хочет чего-то добиться. Очень сложно было, сейчас даже вспоминать страшно. Месяц пробыл в депрессии, а потом: ну что это я вообще так избалован? Там быстро пришел – все пошло, тут пришел – все пошло. Видимо, это мне экзамен жизнь устроила. Сконцентрировался – что я могу? Хорошо знаю бригаду. Давайте мы соберемся, хорошо выстрелим на уборке, проведем ее как положено, организовано. Собрал коллектив: давайте работать. Сгруппировались, убрали урожай, все в шоке, не поверили, приехали смотреть, правда ли убрали урожай. Это был первый такой шаг, который позволил поверить в себя, в то, что можно что-то делать. В районе уже стали смотреть: «Родина» это же проблемный был совхоз, им же помогали убирать урожай, уже пореже стали говорить «пацан». А для меня это самое главное: значит даже в условиях «Родины» можно что-то делать. Старался всегда сохранять паритет. Вот в производстве что-то сделали, надо обязательно что-то сделать для людей. Потихонечку, шаг за шагом начал двигаться в этом направлении. Много встречался и разговаривал с людьми. Это 1987 год, горбачевская перестройка, прихожу вечером домой, смотрю программу «Время», Горбачев выступает в Нижнем Новгороде и говорит рабочим завода: «Вы давайте давите своих руководителей, вы их снизу будете давить, а мы их будем сверху. Вот мы им покажем!» Слушай, ты нас загнал в такие условия, куда еще давить? Бардак, хаос, дефицит тотальный, куда давить? Но после такого, когда руководитель страны говорит людям «давайте давить», а тут еще такой подходящий момент – юный руководитель, чтобы его не подавить? Давили и нервы трепали, и агитировали, и пытались бастовать. Все это я прошел. Уровень заработной платы здесь был ниже, чем в других хозяйствах, я пришел и сразу начал его равнять, за что меня начали бить по башке в районе: «Ты куда полез, что делаешь?», я говорю: «Я только выравниваю до уровня других хозяйств». «Ты этого уровня достигни!» А что я буду достигать: что мой механизатор гектар сеет, что другой и почему ему за гектар больше платят, а моему меньше? Тяжеловато приходилось. В каждом коллективе были штатные ораторы, люди где-то начитались газет, телевизор посмотрели и задвигали. А потом этот развал Союза, хаос. Я посмотрел на наши самые передовые хозяйства: когда немцы рванули в Германию, хозяйства начали на глазах таять, но немцев уже остановить никто не мог, значит, надо тогда остановить русских. С этой задачей я справился. Я не только русских, я немцев остановил.
— У вас у самого не было соблазна уехать?
— Нет. Потом началась другая тема: «Тебе то что, ты сейчас в Германию свалишь» и в таком духе. У меня вызов был от дяди, все мои родственники уехали и меня уговаривали. Я говорил, что никуда не уеду. Когда я сюда только пришел, сказал людям: «Два моих предшественника вдвоем отработали 26 лет. Вот я как они 13 лет здесь отработаю, я вам гарантирую». Они: «Ха-ха-ха, что такого молодого привезли, чисто ему запись в трудовой сделать, и он пойдет дальше». Стали искать родственников – кто может меня тащить, что только не придумывали, все в таком духе Сложное было время, но прошел год, два, четыре, пять лет. 1993 год, все приватизируются, а мы — нет. Приезжает президент, а мы с ним познакомились на поле в августе 1989 года, когда он стал первым секретарем ЦК. Он меня запомнил. Приезжает и говорит: «А что это такое, все приватизируются, а ты не приватизируешься, как это понимать? Ты молодой, я на тебя рассчитывал, а ты идешь против моих реформ». Я говорю: «Я поддерживаю ваши реформы полностью, я поборник ваших идей, но они не приватизируются, они вывески меняют, посмотрите, что будет с этими хозяйствами через год-два». «А ты что предлагаешь?» Я предлагаю: «Должен появиться хозяин. Хозяин не появится, дела не будет. А то, что они вывески меняют, это они себе руки развязывают для того, чтобы все растащить». «Ну, хорошо, ты как считаешь?». Я объяснил. «И сможешь сделать?» «Смогу». Тут же сразу президент дает команду премьеру Терещенко и Кулагину – министру сельского хозяйства, вице-премьеру: давайте, сделайте в порядке эксперимента то, что он говорит. Сделали, мы приватизировались и мы реально первое частное предприятие сельского хозяйства в стране. Я выкупил 20% доли, 31% мне дали в управление при условии, если хозяйство каждый год будет выполнять планы, и будет рост производства, то через три года мне позволят 31% выкупить. Когда мы отработали два года с плюсом, а стране до плюса было очень далеко, то было принято решение досрочно дать мне выкупить остальные проценты.
— Остальными акциями владеют 480 человек?
— 457 человек.
— Это люди, которые изначально жили в Родине?
— Подавляющее большинство – да. Потом кто-то из них прикупил, кто-то выкупал акции. К нам обратились жители села «Садовое», и мы присоединили их к себе, не смотря на то, что их совхоз «Новоишимский» был доведен до банкротства, как и само ТОО Садовое, мы им сохранили паи. То есть у всех людей по сей день осталась земля.
— Акционеры получают прибыль с акций?
— Да, каждый год получают дивиденды. Политика выдачи дивидендов несколько несправедливая. Кто в основном работает? Очень редко совпадает, чтобы тот, кто в основном работал, у него же была еще большая доля уставного капитала — она обычно у пенсионеров и их наследников. Обычно везде общепринятая практика: все основное поощрение уходит на дивиденды, потому что есть один-два-три участника и как себя любимого обделить? Я делаю по-другому: основную, львиную долю поощрения направляю на выплаты. Для этого у нас существует тринадцатая зарплата, президентский оклад. В прошлом году дивидендов мы выдали 25 миллионов тенге, а эти выплаты составили 75 млн, т.е. один к трем. Почему? Потому что половина дивидендов идет мне, но, кстати, я их не получаю практически. Делаю так: кода мне надо дочери свадьбу справить, я беру дивиденды, надо мне квартиру дочери купить, я беру дивиденды, а так они лежат – за два-три года, за земельные паи лежат лет семь. И даже я бы мог сделать эмиссию, поскольку я дивиденды не выбираю, я их вношу в уставной капитал, но этого я не делаю, меня устраивает что есть. Вот такая политика. Хотя иногда те, у кого есть большие доли, меня упрекают в несправедливости - так, потихоньку. Но больше всего я обижаю себя.
— Почему вы отказывались руководить областью или министерством?
— Ну, во-первых, я, когда сюда пришел, себе поставил задачу – сделать передовой совхоз. Я не хотел идти делать карьеру, не было у меня планов. Я считал, что мой потолок — директор. И дальше уже не про меня не для меня. А потом когда меня президент в течение 40 минут уговаривал быть акимом области, я был в шоке. Вот там я очередной раз испугался. Неправильно это: из кресла директора садиться в кресло руководителя области, тем более в 1996 году. В стране тяжелейшее время. Первое, чтобы я сделал — подвел президента. Есть много элементарных вещей, которые надо знать. Я ни разу в жизни не был на аппаратном совещании. Даже не знаю как, с чего начинать и как аппаратное совещание проходит. Вот меня приведет премьер или президент и представит: вот ваш руководитель области. И уедет. А на утро я должен проводить аппаратное совещание. Хорошо, что я работал комбайнером, трактористом, инженером, исполняющим обязанности директора, а потом директором, я рос постепенно. Ну, конечно, какое-то время прошло бы, и я все это выучил бы. Но тогда было такое время, что на это ничего не отводилось, давай вперед, надо, страна требует, поэтому конечно, был больше испуг. Даже не то, что я забил себе в голову, что я буду в «Родине» пожизненно, сколько испуг. Но позже, когда уже время прошло, когда я уже начал разбираться в той кухне, у меня уже страха не было. Если бы я пошел, я бы работал и не был бы худшим из акимов. Но я уже настолько здесь погряз со своей идеей сделать примерное хозяйство, которым бы президент гордился бы, что потом уже не мог уйти. И несколько раз повторял это президенту, и надо отдать должное его мудрости. Мне все говорили – ну все, твоя дружба закончилась, раз ты отказал, теперь у тебя будут тяжелые времена. Но он ни разу, ни разу, ни намеком, ни упреком не дал мне какой-то повод подумать, что он это запомнил.
— В последний раз когда вам предлагали службу в Астане?
—Да эти предложения идут каждый день. Никогда не кончаются.
— Но сейчас почему отказываетесь?
— На самом деле сегодня я не хожу в штанишках директора совхоза. У меня огромная общественная деятельность. Я 70 % времени занимаюсь общественной работой. Слушайте: председатель комитета АПК, президиума национальной палаты «Атамекен». До недавнего времени был председателем правления Мясо-Молочного союза, сейчас просто член правления. Другу передал эти дела. Думал, немного освобожусь, но где я только не был: член президиума политсовета Нур Отана, теперь член Ассамблеи. Был членом совета директоров Продкорпорации, сейчас меня попросили в родном вузе быть председателем совета директоров. Плюс ежедневные поездки туда-сюда. В каждой области сейчас есть передовые хозяйства 1-2, которые можно показывать, но они от столицы далеко. Из Астаны до нас 70 км, все делегации сюда, все студенты на практику сюда, все сюда. Сегодня общественная нагрузка на мне колоссальная.
— Я так понимаю, что очень многие люди хотят жить у вас, в аульном округе Родина.
— Вчера приезжал мужчина из Германии. Он из бывшего совхоза Красноярский. Хочет вернуться, приехал сюда. Я говорю: «Это будет очень проблематично, у нас так просто нельзя устроиться». Он не может понять. Очень много желающих сюда приехать, некоторые бывают по два года ходят кругами, чтобы сюда попасть.
— По каким критериям вы принимаете? Что должно быть у человека?
— Все! Если мы кого-то берем… Посмотрели на него при собеседовании, при встрече, по документам, вроде бы этот человек может быть претендентом для работы здесь. Потом начинается: вот я своему заму Андрею Павловичу Веревкину и профильному специалисту даю поручение – ну-ка разберитесь с этими товарищами: где живут, как живут, какие соседи, как они с соседями ладят, какие дети, вплоть до того как эти дети учатся. И когда все у них срастается, совпадает, после этого мы говорим: хорошо, мы вас берем. Мы делаем очень серьезный отбор, чтобы не ошибиться. Потому что люди у нас в округе балованные: если кто-то приедет, да их не устроит, они тут же начнут: «Да кого ты взял? Да зачем?»
— Вы против того, чтобы люди держали скотину?
— Я всегда боролся с личным хозяйством. Боролся как? Есть известный способ Никиты Хрущева, когда он просто отбирал скот у людей. Разрешали держать скот строго по нормам: столько можно, столько нельзя. Я по другому пути иду: создаю им максимум условий. У нас в самом большом количестве выдаются корма, самые дешевые. Дошел до того, что все у нас бояре, не хотят скот пасти. Вот с соседнего аула взял семью, дал им квартиру с условием, что они будут пасти скот. Они уже несколько лет пасут. А наши уже все. Держать скот хотите, пасти не хотите, интересные люди! Но с другой стороны, я сам вырос в селе и понимаю, что такое хозяйство. Человек на работу идет уже уставший, и потом он уже с обеда себя готовит к этому хозяйству. У него и огород, и картошка, и скотина. Сейчас у нас в домашних хозяйствах поголовье катастрофически сокращается с каждым годом. За скот держатся пенсионеры – больше по привычке. Я сокращению поголовья рад и всячески этому способствую. Даже те, кто коров держат, молочко пьют с магазина, а свое отдают за бесценок или творог делают, или свиньям выливают.
— Что вы делаете, если человек начинает пить?
— Тут два подхода. Если этот человек коренной, здесь родился, то мы с ним воюем до изнеможения. Мы его уговариваем, агитируем, наказываем, даем деньги на кодировку. Мы за него бьемся до упора. Если этот человек каким-то образом чисто случайно к нам проник — через родственников, то с ним короче – вещички собирай и ариведерчи! Есть на Рен ТВ передача «Территория заблуждения», вот здесь была территория запоения. По советской практике всегда выдавали зарплату и аванс, а здесь выдавали только зарплату. Я когда пришел, спросил – почему? Здесь был главный бухгалтер, и чтобы бороться с запоем, он такое придумал. Не знаю, как они проголосовали за это на общем собрании. Я начал работать, смотрю: там с похмелья, там бухают. Дождался, прошло 20 дней, выдали зарплату, прихожу утром на планерку — три человека сидят. Зарплату дали, теперь дня три всех будет колбасить. Оказывается, это в порядке вещей.
— Как вы с этим боролись?
— Страшно боролся, один раз дошел до рукоприкладства. Но года через два-три мы тоже стали аванс выдавать. Кое с кем пришлось расстаться. Нельзя сказать, что мы сегодня это дело искоренили, но если сравнивать то, что сегодня, и то, что было, это несопоставимо.
— Безработные у вас есть?
— Нет. Мы приглашаем на сезонные работы строителей — больше 100 человек. Они летом отработали, на зиму уехали. Зимой мы не строим, обходимся своими силами.
— Как вы думаете, до какого числа жителей может расти аульный округ Родина? У вас же есть планы на будущее?
— Здесь все взаимосвязано. Количество рабочих увеличивается за счет того, что мы открыли новые производства, какие-то вещи усилили. Тоже строительство, раньше вообще были одни наемные. У нас не было котельной, а теперь есть служба. Появился молочный завод, теперь строим зерновой терминал. С одной стороны мы запускаем более производительные мощности, с другой стороны, мы открываем новые производства. В общем, население у нас увеличивается. Сейчас в садике100 детей, такого никогда не было. Садик на 140 мест, запас есть. Планов, задач о том, что мне надо увеличивать население, я не ставлю. Но если мы какие-то производства запускаем, допустим, терминал, там нужны дополнительные руки, мы сразу же параллельно строим жилье. Плюс рынок жилья мы здесь полностью контролируем. Если кто-то умер, мы сразу же это жилье покупаем, ремонтируем, и отдаем молодым. До тех пор, пока они будут здесь работать, они будут здесь жить. Когда они выйдут на пенсию, они тоже там будут жить. Сегодня я не боюсь, что кто-то побежит в Астану на работу, но был период, когда были такие желания: когда начался строительный бум, появились шальные деньги.
.jpg)
— Все сильно завязано на вас, это ручное руководство. Вы не боитесь, что без вас здесь все развалится?
— Боюсь. Есть такой страх, такая угроза. И этот страх подогревают сами люди. Они говорят: «Если ты вдруг куда-нибудь, то что будет?» Это, кстати, меня всегда и сдерживало какие-то планы строить, куда-то уходить. Потому что я вижу в глазах людей неподдельный страх — что же будет, если я уйду? Какие-то шаги я с некоторых пор начал предпринимать для того, чтобы обезопасить и стабилизировать эту ситуацию, но не могу сказать, что сегодня Родина готова к смене, не потому что у меня очень большое самомнение. Здесь во многом движение Родины, наше движение вперед базируется на жертвенности. Я себя давным-давно принес в жертву этому предприятию, этому коллективу. И если сегодня что-то делается, то только за счет того, что я могу годами не ходить в отпуск.
— Когда вы в последний раз были в отпуске?
—В этом году отдыхал 12 дней в Индии, а до этого три года не отдыхал. А бывали периоды, когда я пять лет не брал отпуск, то есть такой ценой вот это все делается. Поэтому, конечно, надо было бы подумать и над этим вопросом. Но шашкой машешь, думаешь, ты полон сил, еще рано думать об этом и все такое, но время от времени такие мысли приходят.
— Каким может быть в вашем случае выход: найти приемника или людей научить быть более самостоятельными?
— На эту тему я много размышляю. Кстати, не только на базе своего хозяйства и других. Я еще с советских времен следил, смотрел опыт всех передовых коллективов. Статистика плачевная: пытались брать директоров там, где мощное предприятие, там, где лидер яркий. Вот он прекрасный специалист, агроном, зоотехник. Его берут оттуда и погружают в… директоров где обычно меняют? Где слабее хозяйство. Его берут, туда ставят и все, он мгновенно сдувается. Он привык к комфорту, к порядку. Все там сделано, одно слово и все пошло. А тут нет, дорогой. Тут надо нагреваться, тут надо встать и стоять. У нас недавно авария произошла, электроэнергию отключили и рванула теплотрасса ночью – где-то в 11. И я стоял до 10 утра, пока не устранили. И людей не отпускал и сам стоял, следил, потому что нельзя иначе. Я мог бы, конечно, кому-то поручить, сказать – ты давай докладывай и все такое. Это было бы не то и сами люди не так бы это восприняли. А когда сварщик оглядывается и видит, что я сам стою и оперативно включаюсь, он по-другому относится. И когда берут этих, успешных, перекидывают их, они раз и поплыли. Поэтому здесь пытаться у себя вырастить человека очень сложно. Это возможно только в том случае, если он будет привязан к собственности, будет какая-то наследственность, будут какие-то связи, что на нем будет этот крест, вот тогда — да. А просто – ну надо найти еще такого дурака, который подпишется.
— К вам часто приезжают для обмена опытом. У них потом что-то получается?
— Когда я куда-то потом еду и вижу, что кто-то что-то перенял, мне это нравится. Но когда я вижу, что приезжают по обмену опытом и ходят с такими пустыми глазами… его либо аким прислал, либо хозяин, он сюда приехал просто походить. И ходит с таким видом: ну да, конечно, им-то можно. Крыши у меня нет. Вот, говорят, президент меня любит. Любит он меня за что? За мой труд, наверное, не за красивые глазки. Никто за меня не работает. История нашего предприятия во многих вещах уникальная. Нам ни разу никто ничего не списал. 28 лет я здесь, и ни рубля, ни тенге, ни цента никто нам не списал. Мы всегда сами отвечали за свои обязательства.
Кулагин, когда вернулся второй раз акимом области, сразу сказал: «Иван, давай соберем директоров, давай им покажем, вдруг кто-нибудь проникнется». Ну, приехали, разбились по группам, и потом мне рассказывают – там возмущение: им-то все дают, фонды, бесплатные кредиты, такие реплики ходят: что, вы ценники в магазине ночью вешали? Увидели там мясо по 800 тенге. Да это очковтирательство! Если ты даже считаешь, что это фикция, если ты этому не веришь, приедь сюда вне делегации, вне маршрута, посмотри на ценник и потом позвони и скажи: «Слушай, ты гад, ты бессовестный, нам мозги пудрил, а оказывается, это фикция!» Тебя аким области для чего привез? Для того, чтобы ты поверил в свои силы, для того, чтобы ты зарядился. Ты должен смотреть на другое. В сельской местности магазин по принципу самообслуживания, где вы такое найдете на селе? То есть уровень культуры у людей высочайший. Я здесь никогда машину не закрываю. Понимаете? Но есть люди, которые приезжают для того, чтобы что-то перенять, взять. Таких, к сожалению, очень мало. В основном приезжают с пустыми глазами и уезжают с пустыми глазами.
— Каждое успешное хозяйство завязано на фигуре руководителя?
— Обязательно, в первую очередь. Нам только сейчас дали возможность это понимать. Советская идеология говорила, что движущая сила истории — массы. А вожди это уже так. Ну, вот массы. Возьмем на примере страны. Вот не оказалось бы у нас лидера, вождя настоящего и весь наш замечательный, прекрасный, идеальный народ Казахстана, с которого начинается Конституция, чтобы сделал? Ничего. Потому что должен быть всегда – хоть возьми государство, хоть возьми бригаду, лидер. Есть лидер – есть результат, нет лидера – нет результата. Даже у сегодняшней Родины можно найти наиболее успешные отрасли и наименее успешные, отстающие. Отчего это зависит? Один директор, один климат, одни люди. Почему? Ну, нет у него изюминки, не лидер он и все. Вот и результат такой. А я в текучке, в решении больших проблем, сложных. До каждого момента не дохожу, порой сдерживает вот что: посмотрите город. Там совершенно другое построение бизнеса, взаимоотношение людей. Ну в городе как – у руководителя закончилась работа, вышел, охранник закрыл за ним офис и все, до свидания. Здесь же все по-другому, нравится – не нравится, это большая семья. Я знаю все: кто родился, кто заболел, кто умер. За каждого борешься до последнего. Уже ты понимаешь, что этот человек не тянет, но куда его деть? Вот сейчас я его сниму, для него это трагедия. Это сразу родственники, соседи, коллеги: «Тебя кинули». Это не так как в Астане – взял документы и устроился в другую организацию. Поэтому прибегаю к таким вещам в крайних случаях.
— У вас в Родине получился симбиоз социалистического и капиталистического подхода?
— Мы еще далеки от построения капиталистических отношений. Из капиталистического у нас здесь право собственности, а все остальное пока, к сожалению, социалистическое. У нас здесь много есть уравниловки. Мне надо было вытягивать предприятие из болота. А здесь не всегда можно только шашкой рубить. Кое-где нужно тонко и очень долго чего-то добиваться и ждать. Не всегда проходят номера. Не всегда можно нахрапом, есть вопросы, которые должны созреть. Вот допустим, много зелени. Но ведь ее не было. И не просто зелени. Мы сейчас делаем качественное обновление. Если вы заметили, улица Мира – та сторона смотрится голой, потому что все деревья вырубили, ставим новую теплотрассу, заборы, а сосны еще не подтянулись. Мы в черте села высаживаем благородные породы деревьев: сосны, если, березы, дубы. Но это не значит, что этого желания и этой идеи у меня не было 28 лет назад. Было. Если бы 20 лет назад я всех начал душить – давайте деревья садить, они бы сказали – он не знает, будет ли он завтра коров доить, про какие деревья он говорит? Есть вещи, о которых мы знаем, в которых убеждены, что это правильно, но не то, что делать, провозгласить их невозможно. И надо постепенно к этому двигаться.
—Вы ежедневно поставляете 45 тонн молочных продуктов в Астану. Вы будете увеличивать объемы?
— Да, мы сегодня около 40% сырого молока покупаем. Принципиально не покупаем молоко у частного сектора, даже здесь, на своей территории, потому что я не доверяю качеству этого молока. Покупаем там, кому доверяем. Но мы должны наращивать объемы. Думаю, нам реально дойти до 40 тонн суточного надоя самим. Сейчас мы доим 23 тонны. Будем увеличивать поголовье и надои – для этого мы строим еще один комплекс.
— Астане повезло, мы в Алматы сидим на восстановленном молоке.
— Ой, Алматы – это сплошной порошок. Я зашел в магазин, посмотрел – никто не пишет, что это порошок. Все пишут натуральное, но это не молоко.
—Но Казахстан же может обеспечить себя натуральным молоком?
— Может. Должен это сделать. Очень много сделано в последние годы, но я считаю, что сделано реально меньше, чем можно было. В самый последний момент чего-то нам не хватает.
— Чего? Желания? Воли?
— Я думаю, это больше лень. Вы посмотрите, что такое молоко и что такое животноводство. Это выходных нет, праздников нет, ничего нет. Каждое утро в шесть часов доярка должна доить корову. Другое дело растениеводство: посеял, время прошло, убрал урожай и на покой. По рентабельности растениеводство лучше животноводства. Головной боли меньше. Молоко – 365 дней в году, 24 часа в сутки. Попробуй что-то где-то не включится, где-то не сработает. Все, сбой, потери, катастрофа. И вот поэтому подавляющее большинство занимается растениеводством. При большом желании вопрос натурального молока мы могли бы снять с повестки в Казахстане. Те деньги, что крутятся в сельском хозяйстве, надо направить на молоко и мясо с тем, чтобы очередь выстроилась из тех, кто будет строить очередной комплекс. Тогда появится натуральный продукт. А там уже рыночный механизм – кто выстоял, тот выстоял.
— Вы в этом году будете запускать завод по производству кумыса?
— Да, но есть большой вопрос. Когда мы начали копать вглубь, выяснили, что кумыс с молоком на одном заводе нельзя производить. Совершенно разные используются закваски – другая среда. Но мы от идеи не отказались, просто на осуществление понадобится больше времени, а не так как казалось с разгона. Примитивно делать я не хочу. Я хочу, чтобы наш кумыс был таким же брендом, как и наше молоко «Родина».
— Посевная в этом году затягивается из-за погоды.
— Катастрофически затягивается. Мы в это время уже никогда не сеяли. А на сегодняшнее утро у нас посеяно 25%. (Интервью записывалось 1 июня - прим. автора)
— Как это повлияет на урожай?
— Пока сложно сказать. За привычные оптимальные сроки мы уже вышли. Но кое-какие способы мы апробируем. Пока еще это не трагично, рано о чем-то говорить. Все зависит оттого, как сложится в целом вегетационный период, осенний период уборки. Конечно, риски увеличиваются, но сказать, что это трагично – нельзя.
—Такая ситуация у вас уже была?
— Такой ситуации не было. Но был 1998 год — жесточайшая засуха. Весна была благоприятной, все складывалось хорошо, мы сеяли, растения развивались. Потом в конце июля жуткая жара и мы получили самый низкий урожай за все мои годы здесь – 7,8 десятых центнера. Это было в два раза больше чем в районе, но для нас это было самое жесткое испытание.
— Самый лучший урожай?
— 21, 5 в 1992 году. В 1987 году Родина получила урожай ниже средне районного, а за последующие 28 лет только один раз Родина имела урожай ниже, а все остальные годы урожай всегда был выше и разница растет.
— Я знаю, что вы субсидируете получение высшего образования роднинцами, и часть из них уже не возвращается.
— За мою карьеру здесь более чем 250 человек получили дипломов о высшем образовании. Куда мне их девать? Я не могу их солить. Поэтому изначально, когда мы на эти шаги идем, мы знаем, что все они не найдут здесь применение. Я бы так сказал: меня редко посещает разочарование оттого, что тот, кого я хотел бы здесь видеть, уехал.
— Часто бывает так, что человек уехал, а потом решил вернуться?
— Да.
— Вы принимаете обратно?
— Да. Ну как я его не приму? Здесь его родители, дом. Ну, он уехал, кто-то учиться, кто-то погнался за золотыми горами. Люди агрессивны в этом отношении, они говорят: зачем берешь обратно? Ну что теперь? Кто в своей жизни не ошибался? Нельзя из этого делать трагедию, ставить метку – вот он такой-сякой, он уехал. А бывает кто-то поехал, набрался опыта и приехал уже с новой силой. Есть ребята, которые выучились и поехали искать счастье, там попробовали, там. Обещают много, Астана город очень больших возможностей. Там пообещали, там кинули, там не поняли. Потом съемная квартира, потом ипотека, потом кабала. А тут все условия. Он женился, приехал к нам. Ну что я скажу? Я буду решать завтра кадровый вопрос, и я его решу. Тут в субботу-воскресенье проходу нет, едут со всех сторон, просятся к нам работать и жить. Чужой человек будет работать на этой машине, хорошо будет работать, но мне будет спокойнее и сподручнее, когда работает наш местный. У него родители здесь, брат, сестра. Я понимаю, что то, что я в него вкладываю, это аванс, и он все это отработает. А тот, который залетел на нашу красоту, на нашу культуру, у него еще пропеллер заработал, он дальше рванул.
Loading...
vlast.kz
